Меня с такой тряской Витта не возьмут даже в терапевты. Кому нужен врач, пугающий пациентов?

Ответ очевиден. Никому!

В ординаторскую заходит Аксёнов. Бросает на меня суровый взгляд.

– Выйдем.

Послушно следую за ним в курилку. Мужчина с широкой мускулатурой и аккуратной рыжей бородкой смотрит мимо меня, прикуривает. Выдыхает кольца мне в лицо, молчит.

Я пытаюсь сохранить спокойствие, но не получается. Руки дрожат ещё сильнее. Прячу их за спину.

Виктор Викторович хмурится, и рыжие брови заползают на переносицу.

Кусаю губы, нетерпеливо жду вердикт.

– Давно у тебя трясутся руки? – хирург смотрит на меня в упор.

– После смерти мужа и дочери, – признаюсь честно. Не хочу юлить. – Но Виктор, честное слово, два года этого не было. Почему случилось сейчас, не знаю!

– Понятно… проблемы с сосудами есть? – гремит на всю курилку.

Оборачиваюсь, вздыхаю с облегчением, обнаружив, что никто не греет уши. Мы абсолютно одни.

– Нет у меня проблем. Я здорова, – защищаюсь. Бросаю на мужчину молящие взгляды.

Но, кажется, он не умолим.

– Я не хочу, чтобы ты работала под моим руководством… – выносит мне вердикт.

Ком застревает в горле. Неужели Аксёнов хочет отказаться от меня.

– Но у тебя слишком высокий покровитель, – врач бросает хищный взгляд на окно главного. – Он не даст мне скинуть тебя как балласт.

Округляю в ужасе глаза, о каком покровителе сейчас идёт речь?

Виктор не обращает внимания на мои знаки, продолжает:

– Поэтому сделаем так, возьмёшь больничный у невропатолога, отдохнёшь пару-тройку недель. Лучше на море, в родных пенатах. Пойдёт на пользу. А после возвращаешься… в перевязочную.

Слёзы заполняют глаза. Моя мечта рушится на глазах. Я не стану хирургом , потому что нервы расшатаны, а руки не слушаются.

Виктор тушит сигарету о мусорное ведро, закусывает верхнюю губу.

Гулко стучит в ушах. Кровь несётся по артериям. И сердце колотится как сумасшедшее. До меня доходит главное, что я получила официальное разрешение на поездку в Сочи.

– Ты пока отдыхай. А мы решим, куда тебя определить. Может, посадим на консультации с опытными ребятами.

– Спасибо, – бормочу, пряча слёзы за улыбкой. То есть я снова стану чьей-то подсобной удобной сестричкой.

– Так чтобы и ты, и мои пациенты были в безопасности, – добивает меня Виктор. – Слушай, Чайкина, а давай я тебя отправлю к своему другу в городскую поликлинику в хирургический кабинет. Отсидишься на перевязках годик.

Я отчаянно мотаю головой.

Возвращаюсь в кабинет, собираю вещи.

– Ты куда, Чайкина? – бросает на ходу Аня, старшая медсестра.

– Приболела!

– Не заражай моих больных! Брысь отсюда домой, – Аня указывает на дверь.

Выбегаю из отделения. Готова разрыдаться. Но тут же вспоминаю про Сочи, и сердечко ускоряет обороты.

Неужели я скоро увижу Наташеньку? Мы её обязательно найдём!

Выхожу на улицу. Июльское солнышко припекает. Бросаю взгляд на часы. 17.20. Нужно сразу ехать к Удальцову, чтобы не опоздать.

Где-то рядом сигналит автомобиль, и я на автомате поднимаю глаза.

***

Полицейская тойота Удальцова. Что за странности?

Подхожу, сажусь на пассажирское сидение.

– Вы за мной?

– Мимо проезжал, решил забрать, – мямлит первое, что приходит ему на ум.

Смотрю на него и замираю.

Он выглядит сегодня как-то по-другому. Может потому, что одет по гражданке – джинсы обтягивают крепкие ноги с мощными бёдрами, светлая футболка облепляет кубики пресса и рельефную грудь. На ногах белые модные кроссовки.

На загорелом лице улыбаются огромные глаза, цвета чистого неба.

Хорош, чертяга!

Если бы я не знала, какой он на самом деле, то поверила бы в картинку.

А так мне намного легче сопротивляться.

– Мне удалось сегодня закончить дела пораньше. Вот я решил, почему бы нам троим не погулять в парке? А? Покатаемся на лодке, поедим мороженое, покрутимся на каруселях?

Пытаюсь совладать с собой. Не думала, что когда-нибудь ещё буду кататься на каруселях.

Открываю рот, чтобы отказаться. Демид опережает меня:

– Мне подписали отпуск. Вылетаю в Сочи в пятницу вечером.

Вздрагиваю. Выпускаю сумку из рук. Вцепляюсь когтями в бедро мужчины.

– Ничего себе, – смотрит, куда я положила руку. – Однако ты прыткая. Мне нравится, – улыбается довольно.

– Что значит «вылетаю»? А я?

– Злата, ты не можешь меня сопровождать. Кто-то должен сидеть с Алёной.

– Мы найдём кого-нибудь. Ты рассказывал, что у неё есть родная тётя! – дымлюсь от злости.

– Во-первых, эта тётя – дурная молодая вертихвостка! Во-вторых, если мои догадки верны, то тебе опасно возвращаться в Сочи!

– Плевать, – вцепляюсь в татуировку Демида на руке.

– Ты решила нас угробить?

Он резко останавливает машину у обочины. Снимает с себя обе мои руки, но не отдаёт их мне. Разворачивает ладошки к себе, подносит к губам. Целует каждую.

Наклоняется ко мне, тянет меня за шею. Пытаясь достичь губ.

– Что ты делаешь?

– Один поцелуй, и я обещаю подумать?

– Я не буду твоей дорожной любовницей, – шепчу, тяжёло дыша.

Горячие руки тянут меня к себе.

– Один поцелуй…

Тянусь губами и обжигаюсь об горячие влажные губы.

Злата

Опускаю глаза, и всю оставшуюся дорогу до дома Удальцова еду молча.

Злюсь на себя. Снова это сделала! Не дала отпора наглецу, когда он меня поцеловал. Может быть, я сама провоцирую его на близость. Привлекаю мужчину неподобающим скользким поведением?

Прикинулась лапушкой, молчу, не сопротивляюсь. Нечестно это? Надо рвать, кричать, биться за свою честь. Так что ли?

Вот и главный врач решил, что я легкодоступная. Как Аксёнов сказал: – я бы тебя выпер, но у тебя слишком сильный покровитель.

Противно. Веду плечами.

Демид косится, но ничего не говорит. Делает вид, что между нами ничего не произошло.

Подъезжаем к подъезду. Пока майор паркуется, выхожу из машины, выглядываю у каруселей белокурую головку, джинсовую юбку. Заметив, застываю около детской площадки. Алёнка сидит на качелях, болтает ножками, общается с «коллегами по песочнице».