Глафира Васильевна сама расчувствовалась, пустила слезу и поспешно достала платочек, чтобы ее утереть.

— Но мы ей скажем, что мы всегда любили ее и будем любить, и что она по-прежнему будет для нас как родная. Да?

— Да, я думаю, так будет лучше, — сказал Петр Николаевич. Он заранее тосковал при мысли о предстоящем объяснении, на котором настаивала жена; ему мерещились слезы, обмороки и всякая драматическая чепуха, но, наученный горьким опытом, он даже не пытался отговорить Глафиру Васильевну. «Конечно, Настенька имеет право знать… Может быть, даже стоило известить ее раньше… до того, как мы поехали в Баден. Только бы обошлось без истерик и рыданий… Вот, ей-богу, что угодно бы отдал, чтобы сейчас быть где-нибудь в другом месте. Женщины! Никогда не знаешь, как они отреагируют на известие, тем более такое, которое способно перевернуть всю жизнь…»

Глафира Васильевна вызвала Лукерью и велела ей пригласить барышню в гостиную. Через минуту на пороге показалась Анастасия, уже успевшая переодеться в более простое домашнее платье. Старая дама встала ей навстречу, усадила ее на диван и взяла ее руки в свои.

— Настенька, мы с Петром Николаевичем должны кое-что тебе сообщить… Ты только не сердись на нас… Понимаешь, в жизни случаются такие ситуации, когда… Когда близкие люди разлучаются, и… словом… Или когда кто-то оказывается вовсе не тем, за кого его принимали… Иногда получается так, что дети… что обстоятельства…

Она окончательно запуталась, не зная, как подступить к делу, побагровела и не заметила, что стиснула руки девушки так, что Анастасии стало больно.

— Вы хотите что-то сказать мне о Наталье Денисовне? — спросила Анастасия, незаметно высвобождая пальцы. — О ней — и обо мне?

Глафира Васильевна оторопела.

— Почему ты решила, что Наталья Денисовна…

— Она ведь моя мать, верно? Моя настоящая мать. А князь Вязмитинов — мой отец. Так?

Петр Николаевич хотел что-то сказать, но вместо того бурно закашлялся. Его поразило, что все произошло так буднично — и то, что собиралась сообщить его жена, даже не являлось для Анастасии открытием.

— Так ты знала? — тихо спросила Глафира Васильевна. — Но когда… Как? Кто проговорился?

— Слуги болтали разное, — уклончиво ответила Анастасия. — Я услышала кое-что и задумалась… Все ваши дети — я имею в виду, настоящие дети — были гораздо старше меня. Конечно, я могла быть поздним ребенком, но, когда я стала рассматривать ваши портреты в юности, я поняла, что совсем не похожа ни на кого из вас… Меня обуяло любопытство, я решила, что… что попала в какой-то роман. Я стала потихоньку искать в старых бумагах, думая: ведь не может же быть так, что не осталось никаких следов… И я нашла старые письма, подписанные отцом Натальи Денисовны, который предлагал вам… предлагал, чтобы вы выдали ребенка, который у нее родится, за своего, а взамен обещал деньги и деревеньку… Но деревеньку не отдал, да и деньги, кажется, выплатил не все…

— Это неважно, — проговорила Глафира Васильевна, которая то краснела, то бледнела, слушая Анастасию, то нервно поправляла волосы, то теребила оборку на платье. — Как только мы узнали тебя поближе, мы очень к тебе привязались… Мы любили тебя, любим и всегда будем любить, хоть ты нам и не родная дочь. Но ты наша дорогая, ненаглядная девочка… и ты всегда можешь рассчитывать на нас… Вот.

Она беспомощно поглядела на мужа, втайне, может быть, рассчитывая, что он поддержит ее; но Петр Николаевич ограничился тем, что только кивнул. По правде говоря, в глубине души он до сих пор сожалел о потере деревеньки.

— Странно, что моя мать вспомнила обо мне через семнадцать лет, — заметила Анастасия. — Меня бы вполне устроило, если бы она забыла о моем существовании.

Ее слова и тон инстинктивно не понравились старой даме.

— Но, Настенька, как же можно… Конечно, она оступилась… и дорого заплатила за свою ошибку…

— Ах вот, значит, как, — протянула Анастасия. — А я-то думала, что заплатил скорее ее брат. А что отец, кстати? Ни разу не выразил желания увидеть меня?

Глафира Васильевна беспомощно поглядела на мужа, но Петр Николаевич только едва заметно пожал плечами, представляя ей справляться самой.

— Нет, князь… Он не спрашивал о тебе.

— Но он ведь знает, как меня зовут и где я живу? — допытывалась Анастасия.

— Да, он… Он знает. Мы сообщали ему. Но он…

— Наверное, не ответил, — усмехнулась девушка. — Я тоже не люблю отвечать на неприятные письма… c’est un trait familial, décidement[35]. И я почему-то думаю, что Наталья Денисовна не горела желанием меня увидеть, но согласилась, потому что вы были настойчивы… или по иной причине.

— Настенька, ты к ней несправедлива! Наталья Денисовна не забывала о тебе, она присылала игрушки, разные подарки и писала письма, спрашивала, как ты живешь…

— Я видела ее письма, — проговорила Анастасия, и что-то жесткое, металлическое неожиданно прорезалось в ее голосе. — Когда я заболела корью, она написала, что если я умру, значит, так надо… Она была бы только рада, если бы я исчезла — навсегда.

— Настенька! — Глафира Васильевна совершенно расстроилась и часто-часто моргала, готовая заплакать. — Помилуй, ну что ты такое говоришь…

— Лучше бы она не слала игрушек, — промолвила девушка с ожесточением, поднимаясь с дивана. — И лучше бы не отвечала на ваши письма, как князь Вязмитинов… По крайней мере, так честнее, чем желать мне смерти.

— Настенька, мне кажется, ты преувеличиваешь, — вмешался Петр Николаевич. — Наталья Денисовна — превосходная женщина. Может быть, она где-то как-то сумбурно выразилась, и ты не так ее поняла…

— Она обещала позаботиться о тебе, — подхватила Глафира Васильевна. — И подыскать тебе хорошую партию… Нет, Настенька, ты не должна думать о ней дурно. В конце концов, она твоя мать…

— Партию? — Анастасия недоверчиво вскинула брови. — И кого же она намерена мне сосватать? Уж не полковника ли, который с нами сегодня обедал?

— Насчет полковника я не уверена, — сказала Глафира Васильевна, — кажется, он просто знакомый Андрея Кирилловича. Пока Натали мне ничего не говорила о том, кого она предназначает тебе в женихи. Но, во всяком случае, можно не сомневаться, что это будет человек достойный, с положением… а не какой-нибудь нищий без роду без племени, — добавила она, некстати вспомнив о Михаиле Авилове.

— Нищий? — Девушка усмехнулась. — Как сказал хозяин нашей гостиницы: «В Бадене всякий может выиграть состояние в казино».

Ее слова наполнили Глафиру Васильевну смутной тревогой, и она уже собиралась прочитать приемной дочери нотацию о том, что нельзя подходить к важным делам настолько легкомысленно, но тут в комнате появилась Фифи, грациозно почесываясь и то и дело позевывая после сладкого сна. Старая дама расцвела, подозвала собачку и взяла ее на руки. Она даже не обратила внимания на замечание супруга о том, что, раз все устроилось, он, пожалуй, отправится в читальню, чтобы узнать, как обстоят дела у императора Максимилиана. Видя, что о нем на время забыли, Петр Николаевич то бочком, то пятясь проскользнул к дверям, и был таков. Служитель подозвал для него наемный экипаж, и глава семейства приказал кучеру везти себя в Conversation.