Казалось, Брендон сдерживает какие-то слова, рвущиеся с языка. Во всяком случае, об этом свидетельствовал его взгляд.

– Время позднее, – наконец проронил он. – Пора поискать место для ночлега. Завтра нам опять предстоит долгий путь.

Присцилла кивнула, спрашивая себя, что же он хотел сказать на самом деле.

* * *

Они разбили лагерь в стороне от дороги. Брендон выбрал это место потому, что поблизости журчал ручей, полноводный, как маленькая речушка. Присцилла сразу же направилась к нему, намереваясь смыть дорожную пыль.

– Далеко не уходите, – крикнул ей вслед Брендон, – и смотрите, куда ставите ногу. Здесь полно… «…гремучих змей и скорпионов, ядовитых сороконожек длиной дюймов в шесть и пауков размером с мужской кулак».

Но он решил воздержаться от уточнений, памятуя о том, через что Присцилле уже пришлось пройти в этот день.

– …здесь полно такого, с чем лучше не сталкиваться, – пояснил Брендон.

– Я буду осторожна.

– Вот и хорошо. А я позабочусь об ужине.

Когда она исчезла в кустах, он выпряг мулов, расседлал лошадь, напоил и стреножил всех животных, оставив их пастись поблизости. Подстрелить кролика в этих местах было делом несложным. Жареное мясо, печеная картошка и дыня на десерт показались Присцилле настоящим пиром. После ужина они выпили по кружке горячего кофе, и Брендон немедленно начал готовиться ко сну. Раскатав свои тюфяки и одеяла, он разложил их у костра, пристроив седло вместо подушки, а те, что предназначались Присцилле, понес к фургону.

– Я постелю вам в фургоне, – бросил Брендон.

Присцилла всмотрелась в сгущающиеся сумерки и поежилась. Казалось, они затеряны на краю света, а вокруг… вокруг могли таиться головорезы вроде тех, что напали на нее в лавке.

– Постойте!

– В чем дело? – нетерпеливо спросил Брендон, останавливаясь.

– Я понимаю, что это в высшей степени неприлично… но не позволите ли вы… то есть только на эту ночь, конечно… не позволите ли вы мне лечь рядом?

– Мисс Уиллз! Дьявольщина!

– Почему вам обязательно богохульствовать?

Ворча, он медленно вернулся к костру и бросил ее тюфяк и одеяло рядом со своими.

– По-вашему, я святой?

– Едва ли, мистер Траск.

Он взглядом оценил расстояние между тюфяками и решительно оттащил второй примерно на фут, потом улегся и надвинул шляпу на лицо резким, раздраженным движением.

– Мистер Траск!

– Ну что еще?

– Не поможете ли мне расстегнуть платье?

В конце концов, он сам и застегнул его несколько часов назад. Казалось бы, следовало сообразить, что ей не дотянуться до пуговиц на спине.

Брендон снова сдвинул шляпу на затылок и уселся, бормоча невнятные проклятия в адрес женского пола. Он посмотрел на Присциллу так, словно она заставляла его голыми руками мешать угли в костре. Однако все же расстегнул пуговки. Его сноровка свидетельствовала о большом опыте по этой части.

– Полагаю, не стоит просить вас ослабить мне корсет, – пробормотала девушка, когда он отвернулся.

Что делать? Без его помощи ей не справиться, хотя обычно она как-то ухитрялась обходиться без горничной. Но в этот день Присцилла устала до изнеможения и едва могла поднять руки.

Брендон тихо, но длинно выругался, чего девушка, к счастью, не расслышала, развязал узел и до тех пор распускал тугую шнуровку, пока его подопечная не издала вздох облегчения.

– Теперь, надеюсь, все?

– Очень благодарна вам за помощь.

Когда Брендон снова расположился на своем жестком ложе и надвинул на лицо шляпу, Присцилла открыла сундук и достала длинную ночную сорочку – образчик благопристойности.

Пользуясь вместо ширмы массивным фургоном, она переоделась, чувствуя себя лучше уже оттого, что пластины корсета не впиваются в тело. Далее предстояло распустить тугой узел волос на затылке и заплести их в косу. В таком виде нечего было и думать спать без одеяла, поэтому Присцилла натянула его до самого подбородка, хотя даже ночь не принесла прохлады.

Между тем ночь наполняли звуки незнакомые и потому пугающие, но Присцилле придавала храбрости близость Брендона. При желании стоит ей лишь протянуть руку, и она коснется его. Напряженно прислушиваясь, она размышляла о том, что означают все эти звуки, пока близкий вой не заставил ее вскочить.

– Это всего лишь койот, – донесся из-под шляпы спокойный голос. – Трусливое животное. Он потому и воет, что боится нас.

– Вы уверены?

Брендон отбросил шляпу, повернулся на бок и взглянул на Присциллу. Красноватый отсвет тлеющих углей костра придавал его лицу суровое выражение.

– Здешние места, мисс Уиллз, еще долго останутся дикими. Я уже не раз говорил вам об этом, но забыл упомянуть о том, что эта земля все же прекрасна. Тому, кто сжился с ней, принял ее законы, она скорее друг, чем враг. Эта земля и накормит, и напоит, и защитит от непогоды. – Перевернувшись на спину, Брендон посмотрел на звезды. – Ни в одном дворце нет потолка такой красоты, как небесный свод над вами, ни один парк не удивит вас таким великолепием, как равнины Техаса. Эти ночные шорохи кажутся музыкой тем, кто знаком с ними, они убаюкивают и навевают хорошие сны.

– Вам здесь нравится, – удивилась она. – Я так и подумала, когда мы встретились.

– Впервые оказавшись здесь, я воспринимал все иначе. Природа казалась мне враждебной, как и вам сейчас. Хотите верьте, хотите нет, но я родился в Англии, и отец мой был министром при дворе короля Георга Четвертого.

– Вы, конечно, шутите?

– Я так и знал, что вы не поверите, – усмехнулся Брендон. – Отец умер, едва мне исполнилось восемь лет, но я хорошо помню его. Мать не надолго пережила его, а после ее смерти меня воспитывал Морган, старший брат. Когда мы остались сиротами, жизнь казалась нам хуже некуда, но хорошие воспоминания помогли примириться с утратой. Я вспоминаю родителей с любовью и благодарностью.

– Как бы я хотела помнить своих! Они умерли, когда мне было еще меньше, чем вам, – шесть лет. Я ничего не помню, совсем ничего.

– Не может быть, чтобы совсем ничего, мисс. Уиллз. Что-то всегда остается в памяти. Я, например, помню множество событий: поездки в провинцию, путешествие с отцом во Францию, через Ла-Манш. А ведь мне тогда было всего четыре года.

Присциллу охватил легкий озноб. Странно, но она всегда ощущала его, думая о родителях. Сердце начинало биться учащенно, а ладони увлажнялись.

– Значит, память у вас лучше, чем у меня.

– Простите, что завел этот разговор. – Странно взглянув на нее, Брендон снова надвинул шляпу на лицо.

Уже через несколько минут дыхание его стало глубоким и ровным, но к Присцилле сон не шел еще долго, и она, как это нередко случалось, тщетно пыталась нащупать хоть что-то в пустоте, которую должны были бы заполнять воспоминания. Неужели так неестественно ничего не помнить? Брендон не первый, кто так считал.