Галвестон, Техас

20 июля 1846 года

«Боже милостивый, в какие неприятности я угодила на этот раз?»

Присцилла Мэй Уиллз облокотилась на поручни и удрученно покачала головой. Старенький пароход «Орлеан» утомленно замер у пристани, где на фоне непритязательных деревянных строений стояла группа нечесаных, неряшливых зевак.

В отдалении виднелись оживленные и многолюдные немощеные улицы Галвестона. По ним направлялись к пристани фургоны с хлопком. Рядом с ними проталкивались прохожие. Лошади порой взбрыкивали и прядали ушами. После недавнего дождя остались лужи, и теперь грязная вода летела из-под копыт и колес.

Почти все пассажиры парохода уже сошли на берег, а Присцилла еще стояла у поручней, беспомощно обводя взглядом пристань. Она знала, что ее должен встретить некто Баркер Хеннесси, но в обозримом пространстве не видела ни одного представителя мужского пола, имеющего хоть сколько-нибудь приличный вид.

«Присцилла! Ты взрослая женщина. Не делай вид, что тебе это не по плечу!»

Но она напрасно убеждала себя: за двадцать четыре года ей ни разу не приходилось путешествовать одной. Более того, даже с тетушкой Мэдлин девушка никогда не уезжала так далеко от дома. Разве могла она вообразить, что недавно присоединившийся к Америке штат Техас похож на только что прирученного дикого зверя!

Измученная долгим морским путешествием, исхлестанная ветрами, Присцилла едва держалась на ногах от усталости и, понимая, что не может ничего предпринять, лишь испуганно озиралась. Как же он выглядит, этот Баркер Хеннесси? Несколько мексиканцев, смуглых почти до черноты, не спеша прошли мимо парохода. Нет, вряд ли Баркер один из них. Жених не прислал бы за ней мексиканца.

Ей оставалось лишь выпрямиться, насколько позволяла ноющая спина, и спуститься по шаткому трапу на пристань. На берегу было прохладно, но едва Присцилла свернула за угол, раскаленный ветер рванул подол ее темного платья (практичного, но и только), забрался под жесткий белый воротничок, так что кружева царапнули нежную кожу под подбородком, и, чуть не сорвав с девушки шляпку, разметал волосы. Несколько темно-каштановых прядей упало на разгоряченные щеки.

На улице (если можно назвать улицей немощеную и разбитую дорогу) Присцилла снова огляделась. Солнце ослепило глаза, отразившись от полированной вывески с кричащими красными буквами, свидетельствующей о том, что перед Присциллой «Галвестон, гостиница и салун». Следующая вывеска столь же настойчиво приглашала в «Бани Сэмюэла Ливингстона». На миг задумавшись, Присцилла направилась к гостинице. Раз уж Баркер Хеннесси разминулся с ней на пристани, он непременно заглянет туда справиться о невесте хозяина. И уж конечно, Стюарт Эган не поблагодарит его за такую нерасторопность.

А вдруг этот человек вообще не приехал? Кто тогда захватит ее багаж – сундук с приданым, все эти модные платья, которые она скроила и сшила своими руками? В этом сундуке не только ее гардероб, но и простыни, наволочки, скатерти, которые бог знает сколько времени Присцилла вышивала долгими вечерами, надеясь, что когда-то все эти вещи украсят ее собственный дом.

Жара, казалось, усиливалась с каждой минутой, тесно зашнурованный корсет все сильнее сдавливал грудь и мешал дышать. Присцилла, однако, решила не обращать внимания на эти досадные мелочи и только ускорила шаг. Гостиница и бани были, видимо, единственными приличными зданиями во всем городе, и па фоне их розоватых каменных стен другие сооружения выглядели особенно жалостно. Гостиница имела почти внушительный вид. Во всяком случае, с нее не отваливалась кусками штукатурка, а у входа в салун даже лежали обломки песчаника, словно когда-то ими хотели вымостить эту улицу. Они были чисто подметены и вымыты дождем. Разумеется, все это не шло ни в какое сравнение с Цинциннати, с его красивыми особняками, элегантными ресторанами и роскошными театрами, но в этот момент Присцилле хотелось лишь одного – оказаться в благословенной прохладе после удушливой жары улицы, поэтому гостиница представлялась ей райским уголком.

Утомленная и расстроенная, девушка не сразу обратила внимание на сутолоку в дверях салуна. В сторонке собралось несколько зевак, еще с полдюжины теснилось у входа, перебрасываясь словами. Внезапно они все поспешили на улицу.

– Эй, Джейкоб, кто там мутит воду? Уж не Баркер ли Хеннесси? – спросил один из зевак другого, тощего человечка в клетчатой рубахе.

Имя нашло отзвук в притуплённом усталостью сознании Присциллы, и она, пристальнее вглядываясь в собравшихся, заметила внушительную фигуру в самых дверях.

– Кому ж еще быть? – фыркнул тощий, сплевывая. – Этот Баркер, если ему не повезет в картах, бесится что твой бойцовый петух!

«Азартные игры!» – подумала Присцилла и с сожалением окинула взглядом здоровяка в черной широкополой шляпе. Он привалился к дверному косяку так, что не давал створкам сомкнуться. Судя по всему, этот человек отличался вздорным характером, но в этот момент Присциллу не интересовал его вид. Она почувствовала неимоверное облегчение при мысли о том, что все-таки не брошена на произвол судьбы.

– Прошу пропустить, прошу! – повторяла она, проталкиваясь сквозь быстро вбиравшуюся толпу.

Мистер Хеннесси мог в любую минуту исчезнуть из виду, а девушка вовсе не была уверена, что наберется мужества разыскивать его по всему салуну.

– Ты мошенник и плут, да еще и враль в придачу! – вдруг взревел посланец ее жениха, обращаясь как будто прямо к ней. – Эй, Траск! Не надейся прикарманить мои денежки!

Пораженная его тоном, Присцилла обратила взгляд к тому, на кого была направлена злоба. Такой же высокий и широкоплечий, как Хеннесси, он стоял позади нее, чуть в стороне.

– Кому еще знать, как не тебе, Баркер, что это был честный выигрыш, – невозмутимо отозвался тот.

– Мистер Хеннесси! – робко проговорила Присцилла и подняла руку в белой перчатке, словно символ мира, способный положить конец перепалке.

– Чтоб тебя! – послышалось над ухом, и запястье девушки сдавили железные тиски: это Траск схватил ее так бесцеремонно, что она тихо ахнула от боли. В следующую секунду что-то блеснуло совсем рядом, и грохот выстрела оглушил Присциллу. Едкая вонь и облачко сизого дыма, видимо, были как-то связаны со всем этим, но ошеломленная девушка только хлопала ресницами, не в силах осознать происходящее.

Между тем зрелище было не для слабонервных. Баркер Хеннесси стоял, сжимая в руке револьвер, из дула которого вилась тонкая струйка дыма. Глаза его были широко открыты, поэтому особенно дико, неестественно выглядело маленькое темное отверстие посреди его лба, откуда уже потекла вниз тонкая струйка крови. Только это и заставило Присциллу понять, что она видит отверстие от пули, угодившей прямо в лоб ее несостоявшемуся провожатому.

Девушка так и стояла с приоткрытым ртом, когда Баркер Хеннесси тяжело опустился на колени, а потом рухнул на чистый песчаник перед входом. Губы ее зашевелились в безмолвном крике, но она не издала ни звука. Колени внезапно ослабели, в ушах зашумело, и окружающее подернулось дымкой надвигающегося беспамятства. Если бы не железная хватка человека, Чья пуля так точно нашла свою цель, Присцилла не удержалась бы на ногах. Но когда ее с легкостью повернули и сердитые синие глаза уставились в лицо, девушка перестала бороться с собой. Веки ее опустились, и она почти с облегчением погрузилась во тьму.