В ответном письме говорилось, что имущество вернуть невозможно, так как оно уже оприходовано, и предложили вновь вступить в колхоз, о чем они уже предупредили правление. Так отец опять стал колхозником. Назывался колхоз «Красное знамя». Отец выращивал помидоры, огурцы, перец, баклажаны. Мелкие огурчики направляли на консервирование, их называли корнишонами. Я часто помогал их собирать.

«Идет мой враг». Эту фразу однажды высказал, при всех работавших на молотилке, наш уважаемый тракторист-молотильщик Гаврилюк. Относилась она не к человеку, а к комбайну, которого таскал трактор НАТИ. Комбайн был направлен сюда Симферопольской МТС. В ту пору МТС находилась в том месте, где сейчас находится республиканская больница им. Семашко, на Битакской улице. Гаврилюк жил в своем домике рядом с МТС.

Комбайн в Суюн-Аджи прислали потому, что в хозяйстве были еще нескошенные хлеба на полях. Экипаж подъехал к Хирману. Все удивленно смотрели на новую технику, так как комбайн видели впервые. Это было в 1931 году. Недаром тогда пели песню «Комбайн косит, убирает…» и что-то там еще. Приехало начальство из МТС, чтобы посмотреть его в работе, – директор и начальник политотдела. Кто-то сообщил им о словах Гаврилюка, и на следующий день его арестовали.

Как я понимаю, под словами «мой враг» он имел в виду то, что комбайн делал ненужной его работу, так как одновременно собирал и обмолачивал зерно. Все искренне его жалели. Меня попросили сходить к нему домой и поподробней расспросить жену. Я быстро нашел его дом, вернее, не дом, а скотский сарайчик, в котором жила его семья. Жена встретила меня со слезами. Кушать им было нечего. Сказала, что мужа посадили на 10 лет. В его доме, кроме самодельной дощатой кровати, двух табуреток и столика, ничего не было. Постель – какие-то грязные тряпки. Я принес ей немного фруктов и помидоров, две-три лепешки. Она очень обрадовалась.

Приехал домой и все рассказал колхозникам. На следующий день меня посадили на лошадь, в торбу положили много еды: хлеба, фрукты и отправили к дому Гаврилюка, чтобы она что-нибудь отнесла ему в тюрьму.

Подходящего для школы здания в нашей деревне не было, и потому в одном маленьком доме одну из трех комнат выделили под школу. Откуда-то привезли парты. В первый класс я пошел в 1926 году. В одной комнате одновременно обучались первоклассники и второклассники. В каждом классе было по 12–14 учеников, преимущественно крымских татар.

Первой учительницей в нашей школе была Акиме Аблаевна Шемсединова. Она была очень хорошая. Родом из Тав-Даира, дочь Абла Моллы. Муж ее Гафар Шамсединов был из Евпатории. У них были дети: сын Ирфан (впоследствии стал художником, профессором в Киеве) и дочь Лиля, которая не так давно умерла в селе Левадки. Сам Гафар был художником. В Суюн-Аджи на силосной башне он очень красиво нарисовал корову.

Мы с Ирфаном росли и учились вместе, вместе играли, нас и одевали одинаково. Дружили и наши отцы.

В школе нас научили писать и читать арабским алфавитом. Была книжка «Туру-татар тили». В школу часто приходили проверяющие и интересовались тем, как мы учимся, что знаем. Учительница водила нас на экскурсию: в сады, на огороды.

После того как в Суюн-Аджи мы закончили два класса обучения, осенью 1929 года нас перевели в деревню Чокурча, где в большом добротном доме был интернат. Когда-то это была помещичья усадьба, имелся большой школьный двор, сад, аллея, дорожки и красивые деревья. Здесь мы учились в третьем и четвертом классах. Директором школы-интерната был Амедие. Он был нашим родственником. К нему часто приезжал младший брат Мамедие, который жил в Сейтлере[62]. Из Симферополя приходил учитель Сеттаров. Во дворе интерната располагался сельский совет. Председателем сельсовета был Зекерья агъа. Очень хороший человек. Он помогал нашему интернату.

В этом же дворе жила еще одна семья: Исмаил Муслядинов с матерью. Его брат стал мастером парашютного спорта. Работал в аэроклубе и был известным на всю страну человеком.

Здесь же жили мы – учащиеся, сам директор, здесь же находилась кухня, столовая. Нас часто водили на экскурсии. Однажды я наблюдал, как выкапывали из пещер мамонта[63].

Помимо ребят из Суюн-Аджи в интернате учились дети из Вейрата, Тав-Даира, Пятихатки и других мест. По выходным дням нам разрешали уезжать домой. На это отец специально оставлял мне деньги. Они звенели в моих карманах. Я часто пешком ходил в город, любил заходить в парикмахерскую. У меня были длинные волосы, которые я мазал репейным маслом. В нашем чокурчинском клубе часто крутили черно-белое кино. Молодежь ставила спектакли, скетчи. Активистами были Мамут Ага, Эмирсали и др. Помню, как комсомольцы и коммунисты сжигали книги и Коран из чокурчинской мечети. Сжигали ковры, скамейки. Видел, как Абляз Эсатов вынес Коран из мечети, пнул его ногой и бросил в костер. Вскоре Бог его за это наказал: его из-за ревности зарезал соседский парень.

После того как мы закончили четыре класса, нас перевели в другой интернат. В деревню Пастак, но где она находилась, я не помню[64]. После окончания пятого класса всех нас собрали вместе и спросили, в какое ФЗУ кто хочет пойти учиться. Многие выбрали кулинарное, а я пошел в строительное училище, так как хотел стать столяром, да и находилось оно на улице Битакской, что было ближе к моей деревне.

Время было очень голодное, и вот тогда нас выручали бывшие однокашники – кулинары. Мы приходили к ним в ФЗУ, и они украдкой угощали нас жареными котлетами, вареным мясом и другими продуктами, что позволило нам не умереть от голода.

Практические занятия по плотницкому делу вел инструктор Куртмоллаев. По столярному делу нас учил Павличенко. Занятия проходили в механических мастерских на улице Севастопольской, дом номер 8. Там мы делали двери, столы, скамейки… На летнюю практику нас повезли в Севастополь, где мы принимали участие в строительстве жилого дома на улице Карла Маркса (Жилкомбинат).

В Севастополе в одном скверике была столовая, в которой работала дочь нашего односельчанина Фатьма. Она давала мне усиленные порции, а мои талоны на обед возвращала мне назад, чтобы я мог поесть в другую смену, когда ее не было на работе. Особенно я любил жареную рыбу. На второе иногда давали мясо дельфина. Оно воняло, и есть его было трудно. Жили мы на улице Базарной, дом номер 3, недалеко от рынка и моря. Напротив общежития находился армянский клуб, там играли приятную, почти крымско-татарскую музыку. За хорошую работу меня премировали новым шерстяным джемпером. После прохождения двухмесячной производственной практики мы вернулись в Симферополь, и нам дали один месяц отпуска. Приехав домой, я не сидел без дела. Накосил сена, продал его и купил себе костюм.