он пытается разобрать меня на слои, просканировать каждый из них, составить точную картину-чертеж. Некую схему «Дэйзи». А еще я рядом с ним все время казалась себе маленькой… Непривычное чувство. Он был сильнее, умнее, точнее, ловчее, быстрее, он просто умел больше. Но максимально сильно мою «маленьковость» проявляла его очень ощутимая мужская аура. Продавливающая и обволакивающая одновременно. Я опять подумала о том, что рядом с ним я неадекватно себя веду и чувствую, что лучше мне выиграть любое гребаное испытание и убраться отсюда. Пока некая нелогичная часть меня не начала, щедро сдобренная магией этих глаз, прорастать.

Он не ударил, когда мог. Позволил помыться, накормил…

«Он отправил тебя к ботам…» – негодование стучалось в мою башку, но дверь там уже из-за усталости не открывалась и внутрь ненависть не пускала. Не сейчас, когда в моих руках чай. Рядом на другой чашке мужские пальцы. Красивые, сильные. А на запястье тройной кожаный браслет.

– Я уйду этой ночью, дома меня не будет.

После этих слов мне вообще показалось, что мы супружеская пара, мило беседующая за столом. Оставалось спросить: «Надолго, дорогой? Что за дела?» Но я, понятное дело, промолчала. Лениво попытались раскрутиться шестеренки насчет возможного побега, но Арид заговорил вновь.

– Не пытайся сломать цепь от наручников и выйти наружу.

– Почему?

– Как сама думаешь?

– Думаю, что сразу, как только ты закроешь дверь, включится система датчиков движения. Связанная с автоматической системой отстрела.

Его полуулыбку я ощутила кожей и лишь после оторвалась от чая, посмотрела на того, кто сидел рядом. Его глаза так же красивы, как и губы. Какой сволочной скульптор изобразил его лицо столь идеальным лично для меня?

– С каждым часом ты все умнее, цветочек.

Этот «цветочек» в его исполнении звучал насмешливо, звучал интимно. А ведь я выдала первое предположение, которое пришло на ум. И случайно угадала. Если он не шутит, а шутить, как уже заметила, экс-командир такими вещами не любил, значит, на улицу лучше не выходить.

– Я уже поняла, что любой мой путь после того, как я попала сюда, ведет к смерти.

В моей фразе не было ни лишних эмоций, ни даже грусти. Тот же диалог мужа и жены вечером после рабочего дня. Собеседник отозвался в тон:

– Если не попытаешься сбежать, шансов выжить будет больше.

Больше… Намного? Думать об этом сейчас не хотелось.

Я вернулась взглядом к чаю, Арид продолжал смотреть на меня. Стыдно признаться, но под этим взглядом я нехотя раскладывалась на части, желала раскрыться ему навстречу – что за реакция, черт бы её подрал? Зачем-то вспомнилось еще, как он приказал мне вдыхать его запах…

Настало время выходить из-за стола и приковываться к трубе.

Прежде чем это сделать, я спросила:

– Выделишь мне одеяло?

– Конечно.

Прозвучало мягко. И на мгновение забылось, что утром меня ждут новые испытания.

Я развернулась на полпути к матрасу и почти уткнулась в грудь Арида, шедшего следом. Наверное, он собирался проверить, действительно ли я себя приковала (во избежание эксцессов), вот только я поймала себя на мучительной мысли о том, что мне сложно будет сидеть у стены остаток вечера. Хоть бы чуть-чуть свежего воздуха. Совсем немного.

Он ни о чем не спросил, ждал моих слов. Я же в который раз удивилась тому, что за всю свою жизнь видела много сильных накачанных мужчин, но именно этот ощущался железобетонным. И дело было не в мышцах, в чем-то другом.

«Да?» – спрашивал взгляд светлых глаз.

– Можно мне… на улицу?

Он не спросил «в смысле?», лишь приподнялись на микрон брови.

– Ты за сегодня не нагулялась?

Нагулялась, конечно, если это слово вообще сюда подходило. Я почему-то замялась, силясь объяснить.

– Я не попытаюсь сбежать. Там снаружи у стены лавочка, я посижу на ней, подышу. Минут десять. Вставать не буду.

Этот человек не был добрым, я не заблуждалась. А еще он не был мягким, тем, на ком можно было «ездить», или тем, из кого «вьют веревки». Отказ бы меня не удивил, но расстроил.

Молчание затянулось, но, хвала Создателю, ненадолго.

– Иди.

Конечно, у него камеры, конечно, этот гик будет знать о любом моем действии. Только я не собиралась их совершать, я действительно хотела просто посидеть.

4.4

(Maro – Lust Not Love)

Есть такое время суток – мягкое. Когда начинает садиться солнце, когда день идет на отдых. Особенно приятно его созерцать летом. Гладил верхушки деревьев ветерок, и они качались. Я залипала на них глазами, надеясь, что меня не сгонят с теплых досок через десять минут. Быть может, через пятнадцать-двадцать. Ощущение, как когда-то давно, когда на душе безмятежно, спокойно. Не знаю, откуда оно явилось, но я за него уцепилась. Жизнь должна оставаться жизнью даже в сложные моменты, и всегда можно найти что-то приятное, на что устремить взгляд. Я смотрела на небо, на плывущие по нему облака, слушала лесную тишину.

Удачно все-таки располагался этот дом, в самой чаще. Но не дремучей, а какой-то хорошей, светлой. Пахло хвоей, листвой, чуть-чуть пылью, пахло счастьем. Если не добавлять в этот коктейль собственные мысли.

Я шерудила подошвами песок на земле, подталкивала носком кроссовок веточку, ощущала, как касается кожи ветерок, как сушит, словно фен, волосы. Носились сверху стрижи – где-то высоко, на свободе.

Мысли о том, что на этом дворе вчера лежали тела, я не допускала. Есть такое время – только твое, когда сознание специально отторгает лишнее, потому что пора расслабиться. Есть время для войны, есть время для мира. Сейчас было последнее, и я впитывала солнечный свет, как растущая за забором трава. Если бы у меня были листья, я бы развернула их сейчас лучам все до единого. Очень тепло, почти жарко, градусов двадцать семь. Мне казалось, меня обнимает пространство.

Спасибо Ариду за то, что он не вышел наружу, хотя я сидела минут тридцать. Вдыхая природу, закрыв глаза, слушала шелестящие кроны. Спасибо, что позволил вернуться самой, что выделил ложку, которой я смогла зачерпнуть себе кусочек счастья.

(Blue Stahli – Shotgun Senorita)

Наручник я пристегнула честно, потому что он смотрел. Хотела привычно опереться затылком о стену и закрыть глаза, но Арид поднялся с кресла. И присел возле моего матраса. Краем глаза я успела заметить, что он принес подушку и одеяло, положил у изголовья две бутылки воды.

Его близкое присутствие меня всегда напрягало по нескольким причинам. Первая: я никогда не могла его предсказать. Если честно, я даже близко не понимала, что именно творится в его голове. Какой этот человек по характеру, чего от него ждать. Вторая: на него срабатывало моё тело. И мозг. Он оплавлялся; мир становился ватным по краям и сфокусированным лишь на ощущении мужчины. Почему-то всё переставало иметь значение, кроме того факта, что это тело, это лицо, эти глаза – ко мне близко. Активировалось странное притяжение, «контакт», когда воздух наполняется ощупывающими друг друга флюидами, когда ты становишься одним сплошным чутко реагирующим на движения, запахи и невидимые импульсы полем. И все ждешь, не вторгнется ли еще сильнее другое поле…

Я вздрогнула, когда он коснулся моей руки, осмотрел запястье – то самое, обожженное. Осмотрел очень аккуратно, как тактичный доктор. Взял в руки тюбик с мазью, отвинтил крышку. Наверное, знал, что сама я ее наносить не буду – может, из упрямства, может, из гордости. Мы же все внешне такие: «не надо мне от тебя подачек». Но мазь была хорошая, дорогая и действовала отменно. Арид принялся осторожно ее намазывать.

У него были мягкие руки. Мягкие – не в плане «безвольные», как у инфантильного мальчишки, но «хорошо чувствующие». Или … чувственные. Я не знала, можно ли применять это слово к рукам. Мозг двоило от осознания того, что этот человек вчера совершенно спокойно нажал на курок трижды, когда кто-то встал у него на пути. И он сделал бы это снова. Арид не был мягким, нет, он был прочнее многих, он был сложнее многих. Признаться, он был сложнее всех, кого мне на своем веку доводилось встречать. А вот мазь намазывал так, что по моему телу шли волны. Которых, я надеялась, он не чувствовал.

«Жесткий и мягкий. Мягкий и очень жесткий». Не будь я столь удивлена его очередным вторжением в мое пространство, попробовала бы вырвать руку. Но теперь было поздно, потому что одной он держал снизу, второй размазывал тонкий белый слой эмульсии