Валера остался в машине, а Даша с Оксаной устроились на берегу.

— И что? — произнесла Оксана, ощутив всю неуместность этого вопроса.

Она не ничтожество! Она не завистница. Просто с Дашей трудно быть рядом. Сразу ясно, кто тут главный.

Она, Оксана, вряд ли решилась бы осуществить такую безумную затею — собраться на пикник в два… уже три… часа ночи.

Но в этом что-то было.

Даша молча распаковывала еду — жареная курица, явно из палатки, сандвичи, определенно из ресторана, салаты, что-то сладкое.

Оксана неожиданно поняла, что голодна, и они молча ели, рассматривая луну.

— Искупаемся? — предложила Даша.

— Холодно? — то ли спросила, то ли заметила Оксана.

— Ерунда!

Даша скинула с себя одежду и бросилась в воду. Оксана тоже разделась, но осторожно, оглядываясь по сторонам, и бочком пробралась к реке.

Вода была холодной. Но не смертельно. К ней даже можно было привыкнуть. Немного поплескавшись, они выскочили на берег, и Даша протянула Оксане бумажные салфетки — достаточно большие: пачки хватило, чтобы вытереться. Кое-как натянув одежду на влажное тело, они завернулись в плед и уставились на звезды.

— Даш… — позвала Оксана.

Та не отвечала. Ждала.

— Объясни мне, — сказала Оксана в надежде, что та поймет.

— Ну-ну… — усмехнулась Даша. — Ненавижу недомолвки. Ты можешь уволиться. Твое право. Но какой в этом смысл? Ты же наверняка хочешь написать книгу…

— Что?! — подалась вперед помощница.

— Оксан… — протянула Даша. — Я не такая тупая, как кажется. И я тебя сто лет знаю. Я даже знаю, как ты боишься. И могу тебе помочь.

— Почему это?

— Потому это, — передразнила Даша, — что я просто не выношу, когда талант зарывают в землю. Когда даже не пытаются. И потому это, что в одном из кругов ада мучаются поэты, не написавшие ни одной строчки. Вот я хотела спросить: чем я тебя раздражаю? Что я такого делаю?

— Не знаю. Может, я просто тебе завидую, — призналась Оксана.

— И правильно делаешь! — хохотнула Даша. — А если серьезно, то любое безумие — лишь фарс. Есть глубоко несчастные люди, которые не могут по-другому, а есть клоуны вроде меня, которым нравится удивлять. Возмущать и раздражать. Это я. Меня всегда влекло искреннее безумие, но один раз я была сумасшедшей и больше не хочу.

— То есть?..

— После смерти мамы я рехнулась. В прямом смысле. Все было так плохо, что меня кормили литием. А после лития ты от депрессии переходишь к эйфории, когда тебе кажется, что ты всесильна, все можешь, но со стороны это выглядит так, словно переусердствовала с амфетаминами.

— Я не знала…

— Да никто не знал. На самом деле никому не интересно, что ты сходишь с ума. Это грустное зрелище.

Оксана была на похоронах ее матери. И даже умудрилась обидеться на Дашу, хотя это и было откровенно глупо. Даша словно никого не замечала, кивнула ей, кажется, а может, ее соседу, а Оксана уже воображала, как Даша рыдает у нее на груди… Наверное, она всегда хотела быть ее подругой. И это раздражало, потому что в таком желании было нечто от рабской покорности, слепое восхищение…

Кумиров необязательно придумывать — иногда они сами находят тебя, и ты ничего не можешь с этим поделать.

Наверное, даже в своем сумасшествии Даша была очень сильной. Не сдалась. Поднялась.

— Смотри, вон Сириус! — воскликнула Даша.

— Сириус? — удивилась Оксана.

— Звезда влюбленных и сумасшедших! — с нежностью провозгласила Даша. — Моя звезда. Знаешь, ведь… Ну, как это объяснить? Мы все думаем: есть судьба, нет судьбы, что будет — ад, рай, перегной… Жизнь — трудный маршрут. Нужен компас. Или путеводная звезда. Моя вот такая. Светит по ночам. Потому я и сова — надо же иметь возможность любоваться тем, во что ты веришь. У меня с ней контакт. Она напоминает мне о том, кто я есть. Я сумас — шедшая и всегда немного влюблена.

— В Захара? — уточнила Оксана.

— Я влюблена не в кого-то, просто влюблена, — улыбнулась Даша. — И это самый-самый кайф… Когда ты любишь конкретного мужчину, все твои помыслы сосредоточены на нем, но когда ты влюблена просто так, ни в кого, есть странное чувство, что ты занимаешься любовью со всем миром.

— А ты любила когда-нибудь? — не удержалась Оксана.

— Еще как! — хмыкнула Даша. — Это было здорово, но мы расстались. Он бросил меня, когда умерла мама, — понимаешь, ему тяжело было рядом с моим горем, — а потом, когда я вылечилась, вернулся, пожелал начать все сначала. Хороший был человек, тонкий… И понимаешь, я сделала выводы. Крылья вырастают лишь тогда, когда ты влюблена. Потом вы узнаете друг друга, сталкиваетесь с тем, что два человека пытаются выжить рядом. Это болезненно, но необходимо, если вы действительно хотите быть вместе. А я не хочу. У меня низкий болевой порог. И я не вижу в этом смысла.

— Но… — произнесла Оксана и задумалась.

Сейчас, когда у нее никого не было на примете, казалось, что Даша права.

Отношения мужчины и женщины — это сложно. Всегда сложно. А лет через двадцать, когда все сложности позади, — скучно. Стоит оно того?

Ответ Оксана получила уже на следующий день.

В ресторане праздновали публикацию мемуаров известного актера, который выпустил сборник рассказов о своих женщинах.

Не то чтобы событие года, но в некотором роде сенсация — в последнее время эти женщины, кроме самых известных, повадились откровенничать: кто желтой газете даст интервью, кто книжку напишет о том, какой актер жадный, старый, вредный, кто по телевизору признается, что у актера проблемы с потенцией и руки перед едой он не моет.

Даша, Захар и Оксана мирно пили виски с колой, как вдруг Аксенова оживилась и уставилась куда-то в пространство.

— Смотрите! — Она дернула Оксану за рукав. — Это же Гарик Успенский!

Все повернулись и уставились на Гарика — известного сатирика из популярного комедийного шоу.

— Он гений! — восторгалась Даша.

Светская дама Лиза, сидящая с ними за столом, пожала плечами. Дама была со спутником — знаменитым фигуристом, но при этом у дамы имелся муж, рядом с которым ее никто никогда не видел. То есть все знали, кто он и сколько он стоит — а стоил он миллиарды, — но вместе они никогда не показывались. У дамы был свой телеканал, набирающий обороты, Лиза называла себя деловой женщиной, поднявшейся с нуля, но все понимали, что без помощи мужа тут не обошлось, правда, вопросы не задавали — не было точной уверенности, что это безопасно для здоровья.

Дама претендовала на звание иконы стиля — носила «Кавальи», туфельки от «Лабутен» и старинные драгоценности, но притом, что ее трудно было упрекнуть в отсутствии вкуса, выглядела все равно дешево. Холеная, шикарная, она оставалась простушкой без чувства юмора — и это несколько портило стиль.