Вот ее рассказ. Петергоф, 30 июня. После бесконечных хлопот, она вернулась во дворец, чтобы спросить у Екатерины, примет ли она ее. «Каково было мое удивление, – пишет она далее, – когда в одной из комнат я увидела Григория Орлова, лежащего на канапе (он ушиб себе ногу) и вскрывавшего толстые пакеты, присланные, очевидно, из совета; я их узнала, так как видела много подобных пакетов у моего дяди в царствование императрицы Елизаветы. Я спросила его, что он делает.

– Императрица повелела мне открыть их, – ответил он.

– Сомневаюсь, – заметила я, – эти пакеты могли бы оставаться нераспечатанными еще несколько дней, пока императрица не назначила бы соответствующих чиновников; ни вы, ни я не годимся для этого».

Дашкова в негодовании ушла к солдатам «исполнять свой долг», потому что те, «изнывая от жажды и усталости», взломали погреб, выкатили бочки и теперь киверами черпали дорогое венгерское вино. Дашковой удалось уговорить солдат прекратить безобразие, то есть закатить бочки на место, за это она отдала им всю имеющуюся у нее наличность. После этого она опять пошла к императрице.

«Я увидела, что в той же комнате, где Григорий Орлов лежал на канапе, был накрыт стол на три куверта. Я прошла, не подавая вида, что это заметила. Вскоре ее величеству доложили, что обед подан; она пригласила и меня, и я, к своему огорчению, увидела, что стол был накрыт у того самого канапе. Моя грусть или неудовольствие (скорее, и то, и другое, так как я искренне любила императрицу), очевидно, отразились на моем лице, потому что государыня спросила, что со мной.

– Я сильно устала и не спала вот уже пятнадцать дней, – ответила я.

Затем она меня попросила поддержать ее против Орлова, который, как она говорила, настаивал на увольнении от службы.

– Подумайте, какую я бы выказала неблагодарность, если бы согласилась исполнить его желание.

С той минуты я поняла, что Орлов был ее любовником, и с грустью предвидела, что она не сумеет этого скрыть».

Смешная девочка, двор давно знал о связи императрицы, но Дашкова, поняла вдруг, что место рядом с императрицей занято. Она не видела и не понимала роль Орловых в перевороте, для нее Григорий был человек, «попавший в случай», выскочка, и она возненавидела его на всю жизнь.

При дворце образовались отдельные кланы или партии, которые были заняты бесконечными пересудами и интригами. Вопросов действительно было много. Никита Иванович Панин держал в голове план относительно регентства Екатерины при сыне Павле, и в этом у него были сторонники. Говорили, что Панин даже составил соответствующую записку и представил ее Екатерине, но она на это не согласилась. Будто бы шли разговоры и даже были даны обещания, что Павел получит трон при совершеннолетии, но никаких документов на этот счет нет.

У вернувшегося из ссылки Бестужева были свои виды на будущее правление. Немощь телесная не убавила у него тщеславия и амбиции. Он хотел быть нужным государству, хотел вновь стать канцлером и хотел услужить императрице. Всем понятно, время зыбкое, а здесь немка на троне, и занимает она его незаконно. Какая замечательная тема для размышлений! Выход простой – выдать Екатерину замуж за русского. Самая подходящая кандидатура – Шлиссельбургский заточенец Иван Антонович или «Иванушка», как любовно и сострадательно звали его в гвардии. Он хоть и свергнутый государь, но законный. Беда только, что за двадцать лет тюремной жизни он как бы умом тронулся. Говорили, правда, что грамоте знает и хочет в монастырь. Но достаточно было на него посмотреть, чтобы сразу отвергнуть.

Вторая кандидатура – Григорий Орлов. Но и тут не без трудностей. Плохо, что недостаточно знатен, слишком самостоятелен, и вообще, мало ли что можно от него ожидать. Мысль о непременном замужестве императрицы твердо засела в голове Бестужева.

1 сентября 1762 года Екатерина, а с ней весь двор, направились в Москву на коронацию. Там императрица остановилась в пригороде в усадьбе Разумовского Петровское. Здесь собрались члены Синода, духовенство, генералитет, знатные особы обоего пола, чтобы поднести всеподданнейшие поздравления. 13 августа состоялся торжественный въезд в Москву. Старая столица хорошо подготовилась к коронации. «По улицам было убрано ельником, наподобие садовых шпалер, обрезанным разными фигурами; для смотрения народу обыватели каждый перед своим домом имел построенные преизрядные галереи, по которым снаружи, а также в домах, из окон и по стенам свешены были ковры и другие разные материи». Были сооружены четыре триумфальные арки, в Успенском соборе сооружены помосты и балдахины, загодя в Петербурге были изготовлены большая и малые короны. В честь коронации была выбита специальная медаль.

Екатерина была очень довольна пышной коронацией и приемом москвичей, но уже через месяц или около того начались неприятности. Возник «заговор» о смене власти в пользу «Иванушки». Собственно, никакого заговора как такового не было, была одна болтовня, но и за нее в России наказывали очень строго.

Крамольное дело началось так: к Григорию Орлову явился капитан Московского драгунского полка Побединский и сообщил о затевающемся заговоре в пользу Ивана Антоновича. Орлов, естественно, спросил, откуда это известно. Побединский назвал некоторую цепочку лиц, которая закончилась капитан-поручиком Измайловского полка Иваном Гурьевым. Орлов тут же предложил Побединскому и всем его товарищам из цепочки смело «внедряться» в дело заговорщиком для разведывания подробностей. Как проделывал это, говоря нашим телевизионным языком, «крот» Побединский, история умалчивает. Переходим сразу к подробностям сыска.

Было допрошено много офицеров и были выяснены главные герои этого заговора. Ими были Петр Хрущев и трое братьев – Петр, Иван и Семен Гурьевы. Хрущев, призывая офицеров присоединиться к заговору, говорил: «Что трусишь? Нас в партии около 1000 человек» – и смело похвалялся известными фамилиями Ивана Шувалова и князя Ивана Голицына. В ходе следствия были названы и другие партии, которые хотели свергнуть императрицу, даже Никита Иванович Панин был упомянут. Понятно, почему заговорщики придумали заглазно назвать имя Ивана Ивановича Шувалова, клан Шуваловых был главным при Елизавете, да и сейчас он был очень силен. И по мысли Гурьевых и Хрущева, этим вельможам было чем быть недовольным.

На деле оказалась, что все это не более, чем сплетни, Петр Хрущев на очной ставке с Гурьевым показал, что о князе Трубецком и Шувалове «слышал по одной эхе». Во время следствия императрица запретила применять пытки, это похвально, но приговор сената был очень строг – отсечь головы. Екатерина заменила смертную казнь ссылкой на Камчатку и в Якутск.

Весной 1763 года Екатерина объезжала свои нижневолжские владения. Посетила Ярославль, Кострому, затем Ростов. Здесь она несколько задержалась. Это была вотчина тогда еще не опального Арсения Мацеевича. Ростов имел особое значение, он был местом поклонения мощам новоявленного чудотворца св. Дмитрия митрополита. Предстояло торжественно переложить мощи святого в раку, и Екатерине очень хотелось присутствовать при этом событии. В глазах народа она должна выглядеть истинно православной.