В Ростове и застала ее весть еще об одном, не скажешь «заговоре», это было ясно высказанное недовольство офицеров гвардии, и потому испугало больше, чем пустая болтовня армейских офицеров, о которых она ранее слыхом не слыхала. Ею были недовольны единомышленники, те, которые посадили ее на трон. Крамольные разговоры велись против Орловых, и Екатерина взяла следствие под свой надзор.

Назывались три фамилии смутьянов – Рославлев, Ласунский и Хитрово. Эти люди активно содействовали перевороту, каждый получил вознаграждение – крестьян, деньги и придворное звание камергеров. Но награжденным всегда кажется, что их-то как раз и обошли. Вместе старались на пользу отечества, а награда у Григория Орлова другая. Он уже генерал-майор и действительный камергер, а также награжден орденом Александра Невского. Мало того, все Орловы возведены в графское достоинство.

Но не только зависть дала повод к недовольству гвардейцев, а упорный слух о венчании Григория Орлова и императрицы. Это было уже дело не личное, а государственное. Гвардейцы были убеждены, что это непорядок, нарушение всех традиций, а значит плохо для России в целом. Ласунский говорил Хитрово: «Орловы раздражали нас своей гордостию и своим поступком: мы было чаяли, что наша общая служба государыне укрепит нашу дружбу, а ныне видим, что они разврат».

Ход делу дало донесение камер-юнкера князя Несвижского, который после отпуска вернулся из деревни, встретился с Хитрово, а тот ему и наговорил с три короба такого, о чем следовало немедленно известить начальство. Хитрово сказал:

– А у нас много новых вестей, только дурных. Первая новость – государыня поехала в Воскресенский монастырь для того, чтоб старый черт Бестужев удобнее мог в ее отсутствие производить начатое дело. Он написал прошение к государыне, чтоб вышла замуж за Григория Орлова и к этому прошению духовенство и несколько сенаторов подписались, а как дошло до Панина и Разумовского, то Панин спросил государыню, с ее ли позволения это делается, и получил в ответ, что нет.

Далее Хитрово уверенно заявил, что Панин в последнем усомнился, зная, что государыня готова к замужеству, и решил в том ей помешать. Для этого Панин якобы призвал к себе важных сановников и гвардейцев, и они обсуждали это дело как нехорошее и отечеству вредное.

– Это ничего бы, – п родолжал Хитрово, – потому что Григорий Орлов глуп, но больше всего делает его брат Алексей, он великий плут и всему делу причиной.

Тот же Хитрово дал Несвижскому совет, мол, ты езди к Орловым и за всем досматривай, «а мы на собрании своем положим просить государыню, что если она намерена выйти замуж, то у Иванушки есть два брата, а если не согласится за них, то, схватя Орловых, всех отлучить… она сама нам будет благодарна, что мы нарушителя покоя от нее оторвем». Болтал Хитрово также о том, что якобы слышал от Алексея Орлова, что императрица дала Панину подписку, чтоб быть ей не государыней, а правительницей при сыне Павле, и она на то согласилась, но гвардейцы, а также Рославлев и Ласунский крикнули ее императрицей. Ну, а кончил свои излияния Хитрово тем, что всех Орловых надо убить.

Этот отчет Несвияжского пошел в следственное дело. Болтуны были арестованы. Начались допросы. Выяснилось, что никакого «собрания с обсуждениями» не было и в помине. Хитрово рассказал, что в разговорах слышал от зятя своего Василия Брылкина, а зять в свою очередь от родного своего брата Ивана Брылкина, что к нему приезжал сам Бестужев за подписью под некой бумагой, чтоб просить государыню выйти замуж за кого угодно и дать стране наследника, потому что цесаревич Павел слаб здоровьем и еще в оспе не лежал. И говорил Бестужев, что под той бумагой уже многие подписались, и сановники, и духовенство. Рославлев на допросах тоже поминал подписку, но сказал, что она уничтожена.

Следствием руководил сенатор Суворов. Екатерина писала ему: «Нельзя, чтоб Хитрово вздумал, будто я обещала Панину быть правительницей». Еще императрицу интересовало, «судачат ли в городе или еще ничего не знают?» В конце концов, Хитрово во всем сознался и повинился, признавая и двух сообщников своих виновными. В результате следствия выяснилось, что против самой государыни ничего плохого не замышлялось. Заговор напугал императрицу именно тем, что это эти люди – заговорщики – помогли ей занять трон. И они уже недовольны!

По указанию Екатерины дело замяли. Она была замечательным политиком и знала, что не надо дуть на тлеющий костер. Названные Хитрово фамилии, а среди них Панин, Теплов, Глебов, Дашкова, Пасек и т. д. были оставлены без внимания, их вообще не допрашивали. Обвиняемые отделались легкими наказаниями: Хитрово сослан в свою усадьбу в орловский уезд, Ласунский уволен в отставку, но не просто так, а генерал-поручиком, год спустя с тем же чином ушел в отставку и Рославлев.

Следствие велось тайно, скрытно, тем не менее, в столицах появилась масса слухов. Семейные дела царского дома всегда интересовали население, из боязни наказания за пересуды на эту тему, говорили шепотом. Теперь же судачили вслух – выйдет государыня замуж или нет, а если выйдет, то за кого. Болтали, конечно, о странной смерти императора и о наследнике. Тогда-то и появился очень интересный документ – «Манифест о молчании». Свобода свободой, а лишнего не болтай. С «Манифестом» ходили по обеим столицам с барабанным боем и читали громко: «Воля наша есть, чтоб все и каждый из наших верноподданных единственно прилежал своему званию и должности, удаляясь от всяких предерзких и непристойных разглашений. Но противу всякого чаяния, к крайнему нашему прискорбию и неудовольствию, слышим, что являются такие развращенных нравов и мыслей люди, кои не о добре общем и спокойствии помышляют, но, как сами заражены странными рассуждениями о делах, совсем до них не принадлежащих, не имея о том прямого сведения, так стараются заражать и других слабоумных… Если сие наше матернее увещевание и попечение не подействует в сердцах развращенных и не обратит путь их на истинного блаженства, то ведал бы всяк из таковых невеждей, что мы тогда уже поступим по всей строгости законов и неминуемо преступники почувствуют всю тяжесть нашего гнева».

Ну, хорошо, на роток, положим, накинули платок, и развращенные вступили «на путь истинного блаженства», но вопрос о браке государыни не исчез с повестки дня. Григорий Орлов искренне любил Екатерину и, наверное, хотел стать ее мужем. Он, может быть, и не имел великого ума, но был человеком порядочным, в меру тщеславным, не слишком корыстолюбивым. Неизвестно, насколько он был настойчив в своих желаниях. Другое дело Алексей Орлов. Этот имел натуру страстную, широкую, он был куда более хитрый, чем его старший брат, и, конечно, рвался к власти. А Екатерина размышляла. Ее отношение с Григорием и прочими Орловыми – разные вещи, но и с кланом ей ссориться не хотелось. Братья Орловы имели огромный вес в гвардии, и очень нежелательно, чтобы они перешли в противоположный лагерь и организовали свою партию.

Панин был категорически против этого брака. Григорий Орлов жил во дворце рядом с покоями императрицы, Панин жил в том же дворце рядом с покоями цесаревича Павла. Царедворцы часто виделись и вряд ли испытывали от этого радостное чувство. Екатерина знала об этом, но они оба ей были нужны. Панин, блестящий дипломат, фактически заведовал коллегией иностранных дел и был самым ярким человеком в правительстве, он был доверенным лицом императрицы в самых деликатных тайных делах, которые всегда толково исполнял. Правда, он вел себя слишком независимо, но Екатерина пока была вынуждена это терпеть. Известна смелая фраза Панина: «Императрица русская вольна делать, что ей хочется, но госпожа Орлова царствовать не будет», в смысле – не сможет. Говорят, что он высказал это суждение в лицо императрице. Панину не давало покоя еще одно соображение. У Екатерины и Григория есть сын. Это сейчас он бастард, а вступи они в брак, он тоже обретет права на трон. Скорее всего, до этого дело не дойдет, но уж партия создана будет, а это опять интриги и смута.