Аня, взяв у мачехи утром двенадцать вышитых произведений различной величины, везла ей обратно одну единственную оставшуюся картину — Рыбака, вышитого так, чтобы на каждой стороне канвы было по изображению.

2

Анна возвращается домой. Она открывает дверь отчего дома своим ключом, ставит чемодан на пол, скидывает с плеча дорожную сумку и приваливается к стене в коридоре.

Она звонила отцу накануне приезда, но он в командировке и вернётся завтра. Мачехе она звонить не хотела, поэтому до дома добиралась автобусом, волоча за собой тяжеленный чемодан с вещами и сумку. Когда собираешься куда-то переехать, вещей всегда оказывается слишком много.

«Развод», — с этой мыслью двадцатидвухлетняя Анна Байрамова, урождённая Анна Бондарь, решила оставить своего супруга догнивать век в одиночестве или в компании любой другой дуры, которая согласится терпеть его выходки. Аня себя не на помойке нашла, чтобы позволять какому-то моральному уроду чесать об неё кулаки.

На улице вторая половина пасмурного декабря, и Аня, ехавшая домой в очках, ловила на себе взгляды соседей по автобусу. Иной раз даже слишком пытливые. Но лучше уж быть объектом внимания, демонстрируя очки, чем заплывший глаз. Макияжа на синяк не хватило, хорошо хоть получилось разбитую губу помадой замаскировать.

Её никто не выходит встречать. Отца нет дома, это понятно, а мачеха? Может в душе. Может на кухне. Может ещё где-то. Ане, в сущности, всё равно. Она чувствует себя уставшей, расстроенной, избитой и напуганной. Она себя чувствует тряпкой, об которую вытерли ноги.

Ане хочется пить, и она идёт через длинный коридор дома в кухню-гостинную, чтобы поискать в холодильнике какой-нибудь сок.

— Привет, — слышит она, когда заходит в комнату.

От неожиданности Аня вздрагивает и поворачивается на голос. Мачеха сидит на диване, перед ней станок для вышивания.

«Даже не потрудилась выйти, чтобы меня встретить» — зло думает Аня.

— Привет, — отвечает девушка и идёт в сторону холодильника. Открывает дверцу, достаёт упаковку яблочного сока, находит стакан, наливает сок до краёв и пьёт, пока холод ледяной стрелой не вонзается в мозг, а сок не начинает проливаться на пальто.

Освежающая жидкость делает своё дело, Ане становится легче. Теперь она в состоянии дотащить чемодан и сумку до своей комнаты на второй этаже.

— Ты к нам надолго? — мачеха спрашивает так, как будто Аня погостить приехала.

— Навсегда, — отвечает она.

— Отец звонил, предупредил, что ты приедешь, — мачеха сидит на диване, развернувшись в сторону Ани и даже не удивлена тем, что падчерица всё ещё в очках.

«Так ты знала», — думает девушка.

— Хорошо, — отвечает она.

— Хочешь поговорить? — спрашивает мачеха.

Аня может и хочет поплакать на груди отца, но делиться подробностями личной жизни с его женой она представляет себе ещё одним актом унижения.

— Нет, Валентина, — Аня качает головой. — С тобой я не имею ни малейшего желания разговаривать.

Она не видит на лице женщины обиды, вообще никакой эмоции не видит. Жаль. Ей хочется обидеть мачеху. Чтобы она тоже почувствовала унижение. Не вышло. Да и похер!

Аня разворачивается и выходит в коридор, к своим чемоданам. Поднять их на второй этаж, донести до своей комнаты, закрыть дверь и упасть на кровать в изнеможении. Остальные вопросы она начнёт решать завтра.

Анна чуть больше года не жила в своей комнате, но ни отец, ни мачеха не претендовали на неё. Благо, комнат в доме хватало для семьи из трёх человек. Поэтому в комнате всё осталось так, как и было в тот день, когда она решила переехать в квартиру к будущему мужу, только не было одежды и личных предметов.

Девушка садится на свою кровать. Она никогда не спала в ней с мужчиной. Её девичью комнату не окидывал мужской взор, кроме отца. Теперь она снова будет спать в ней одна. Одинокая, покинутая и никому не нужная.

Ей хочется плакать, но слёз нет. Да и не поможешь горю слезами. Надо смыть косметику, полежать в ванной, расслабиться. В общем, сделать первые решительные шаги к незамужней жизни. С другой стороны, ей так хочется просто лечь и закрыть глаза. Даже не расстилая кровать.

Аня встаёт, бросает пальто на стул. На ней брючный костюм, но она его пока снимать не хочет. Девушка откидывает покрывало и видит, что кровать застелена свежим постельным бельём. Она вдыхает запахи зимы и мороза, кристально-белой чистоты, и эти запахи слегка улучшают её настроение и придают сил.

Девушка проводит пальцем по столику, на котором чуть больше года назад были разложены её вещи в том порядке, который её устраивал. Сейчас вещей, естественно, нет, как и пыли. Палец остаётся чистым. Она смотрит в зеркало. Ни разводов, ни следов от брызг, ни пыли.

Аня снимает очки и смотрит на своё отражение. Синяк под глазом она попыталась замаскировать консилером, но фингал оказался слишком большим и фиолетовым, и полностью скрыть девушка его не смогла. Губа снизу тоже припухла, она чувствовала небольшое уплотнение в том месте, куда пришёлся удар её ненаглядного.

Девушка открывает шкафчики, ныне пустые, и видит, что в них тоже нет пыли. Комната готова к заселению. И благодаря кому?

Аня чувствует, что поступила плохо, стараясь обидеть мачеху. Валентина не водила машину, у неё даже водительского удостоверения не было, а на единственном транспортном средстве в семье отец уехал в другой город. Женщина могла бы оплатить такси, но Аня её не предупреждала о приезде. Ей позвонил муж, сказал, что дочка приедет домой, когда не известно, и Валентина сделала единственное, что смогла в тот момент — подготовила комнату падчерицы к возвращению её в семью. И осталась дома ждать её, хотя тоже могла бы с подругами куда-нибудь пойти.

Девушка решает, что надо умыться и переодеться, а потом спуститься вниз и поговорить с мачехой, хотя бы извиниться и поблагодарить за чистую комнату.

Час спустя Валентина всё так же сидит на диване перед станком для вышивания. По телевизору показывают незнакомый Ане фильм, хотя актёра она смутно припоминает.

Девушка обходит диван и садится рядом с мачехой. Макияж она полностью смыла, и теперь предстала перед женщиной во всей своей избитой красе.

Валентина смотрит на Аню, видит фингал под глазом, разбитую и опухшую губу и качает головой, не проронив ни слова. Аня радуется, что мачеха не стала её утешать. Потекли бы слёзы, а рыдать перед женщиной ей совсем не хочется.

— Валентина, я хотела извиниться, — начинает девушка. — За грубость…

— Не надо, — останавливает её мачеха. — Я же вижу. У тебя всё, в прямом смысле, на лице написано.

— Спасибо, — Аня пододвигается поближе, заложив левую ногу под правую и облокотившись на спинку дивана. — Спасибо за комнату.

— Пожалуйста, — мачеха улыбается ей.