Женщина красивая и худенькая, несмотря на то, что ей уже под полтинник. Аня не помнит точного возраста мачехи и когда у неё день рождения. Про себя она называет Валентину «Снежной Королевой». У неё молочно-белая кожа, она натуральная блондинка и у неё серо-голубые глаза. Лицо правильное и аккуратное.

Аня втайне завидует внешности мачехи. Сама она смуглая, темноглазая и темноволосая, лицо у неё скуластей, а губы и нос пухлее. В ней нет такой аристократичной холодности, как у её мачехи.

— Ты хочешь кушать? — спросила Валентина.

— Не знаю, — ответила Аня. — Наверное, пока нет.

Аня чувствует, что теперь она хочет поговорить, но не знает, с чего начать.

— Что за вышивка? — спрашивает она.

— Это рыбак, — отвечает Валентина, не отрываясь от процесса. — Двойная вышивка. Смотри: с лицевой стороны лицо у рыбака доброе, и он, как будто, сложил руки в молитве, а с другой стороны рыбак больше на дьявола похож.

— Ух ты! — восторгается Аня. — Никогда бы не подумала, что можно вышивать так, чтобы на изнанке был рисунок. Дуальности человеческой природы? Добро и зло живёт в каждом?

— Да, — кивает Валентина. — Но не совсем так. Добро, как и зло, понятия условные. И добрыми намерениями вымощена дорога в ад, а зло может препятствовать большему злу. Если говорить конкретней: в каждом человеке есть свои сильные и слабые стороны. Вот это и есть настоящее добро и зло.

— Когда слабости перевешивают, с человеком становится сложнее совладать, — соглашается Аня. — Это даже не эгоизм, он становится рабом своих желаний. Он хочет ещё, ему надо больше, не смотря ни на что.

— Что ты ему сказала? — спрашивает мачеха.

Аня сначала не понимает, что женщина имеет в виду, но через секунду до неё доходит.

— Он собрался в очередной раз пойти с друзьями в бар. Караоке, выпивка, травка. Я хотела провести вечер вместе. Не сдержалась и сказала ему, что он как бездомная дворняжка: куда его пинают, туда он и бежит.

Валентина улыбается и смотрит на падчерицу, но ничего не говорит и возвращается к вышивке. Аня продолжает:

— Он разозлился и набросился на меня с кулаками. Ударил в глаз и по губе. Потом прошло помешательство, он смотрит на меня глазами кавайной девочки и говорит: «Ой, милая, прости. Тебе больно?»

Валентина отодвигает вышивальный станок от себя и поворачивается к Ане, копируя её позу.

— Но я не упала, не расплакалась и не дала себя в обиду, — продолжает Анна. — Я ему ногтями разорвала кожу на щеке. А потом сломала ему нос. На этом его поход в бар и закончился. И начался мой поход домой. Вот, собственно, и всё.

— Помнишь, когда тебе было шестнадцать лет, какой-то мальчишка к тебе начал приставать, и ты его отправила в травмпункт? — Валентина испытывает непонятную гордость за падчерицу.

— Он хотел меня изнасиловать, — кивает Анна. — За что и получил деревяшкой по морде, а потом ещё и ногой.

— Ты всегда была боевой девчонкой. Не давала себя обидеть. Но мне, всё же, интересно, что ты собираешься делать дальше?

— Подам на развод.

Валентина кивает, принимая ответ, но сомневается:

— Это окончательное решение? Я спрашиваю лишь потому, что сплошь и рядом возникают случаи, когда проходит несколько дней после побоев, и женщина начинает прощать мужчину, жалеть его и даже заступаться за него.

Анна хочет возразить, но мачеха поднимает палец, останавливая её:

— Я знаю, что ты хочешь мне ответить, но напомню тебе одну истину: если мужчина поднял один раз руку на свою женщину, то он продолжит делать это снова и снова. Потому что он чувствует свою безнаказанность и женскую безответность.

— Это не мой случай. Думаю, Яшик сейчас тоже в травме. И, уверена, он сейчас плачет.

— Тогда нам завтра тоже надо будет съездить в травму и снять побои, если вдруг твой Яшик решит написать заявление на избившую его жену. Господи, ещё лет двадцать назад это было бы немыслимо.

Валентина качает головой:

— Когда я жила и работала в Южной Америке, мы изучали ныне вымершее племя индейцев Тототеки. Мужчины этого племени жестоко поступали с женщинами, которые им изменяли. Они разрезали им лицо от уха до уха. Сейчас это называют улыбкой Челси или улыбкой Глазго, когда разрезают рот. Но у индейцев эта процедура имела другое значение. Женщины с таким лицом никому не могли понравиться. Могли им разрезать и нос вдоль, делая его похожим на вагину, чтобы соплеменники видели, какой орган навлёк на женщину беду.

Но вот что интересно: любовника этой женщины не наказывали никак. А ведь он тоже был чей-то муж. В этом племени считалось табу не иметь семью и, так называемых бардашей — это мужчины, которые делают женскую работу или наоборот, среди этого племени не было.

Понимаешь, что я хочу сказать? Когда женщина не права — её наказывают; когда не прав мужчина — его прощают. Побои нельзя прощать. Я никогда не была борцом за права женщин, униженных или обездоленных, но считаю, что надо уметь постоять за себя.

— А мой отец?

— А что твой отец? Он тебя когда-нибудь обижал?

Анна качает головой.

— Вот и у меня с ним с ним никогда проблем не было. Твой отец — настоящий мужчина. Не без греха, конечно, но кто из нас безгрешен?

— Философский вопрос.

— Возвращаясь к началу нашего разговора: нельзя поощрять человеческие слабости. Можно их направлять в нужное для тебя русло. Я не знаю, как ты относишься к своему мужу сейчас, но могу предположить, что ты его любила, иначе не вышла бы за него замуж. Ибо я не вижу других причин, ради чего стоило терять голову. Так вот: ты можешь мне возразить, но сейчас твой муж это твоя слабость. Слабость, которой вымощена дорога в ад. И этот ад — это продолжение твоей семейной жизни с этим молодым человеком. Хочешь защититься от его притязаний — дерзай. Хочешь отомстить — мсти. Хочешь уйти — уходи. Но ни в коем случае не позволяй поступать с тобой так, как ты этого не заслужила.

Аня заворожена словами мачехи. Женщина как будто взяла Анину собственную мысль и возвела её в абсолют. Это правильно. Делай что хочешь, но не позволяй поступать с собой так, как ты этого не заслуживаешь. Направляй слабости в нужное русло, и взращивай сильные качества.

И Анна принимает решение.

3

Двухэтажный дом, огороженный забором, без гаража, но с парковочным местом на два автомобиля, находился в самом начале Сиреневой улицы, но по прихоти управления архитектуры и градостроительства был под номером двадцать семь.

Аня вышла из машины, не глуша двигатель, и встала босыми ногами на тёплую землю. Камешки впивались в кожу, но девушка от удовольствия аж прикрыла глаза. Для полного счастья ей требовались горячая ванна и любимая кровать, на которой она сможет задрать ноги вверх.