«Сегодня же положу клыки под подушку», – решил Леонтий, направляясь к берлоге.

Он удобно устроился в гробу и задремал. Подскочил от страшного грохота и свиста, ошалело моргая. Крышка гроба валялась на полу. На него в упор смотрело странное существо в ореоле изумрудного свечения. На морщинистом лице выпирал огромный нос с торчащими из ноздрей волосами. Глаза существа почти полностью скрывались за косматыми зеленовато-серыми бровями, похожими на пучки сухой травы. Из широкого лягушачьего рта высовывались длинные острые клыки. На впалой груди поблескивало ожерелье из белых продолговатых бусин. Леонтий присмотрелся и понял – это клыки в точности такие, как его собственные, выпавшие и лежавшие сейчас под подушкой.

– Вы… кто? – запинаясь, прошептал Леонтий.

– А ты кого звал? Забыл? – хихикнуло существо. – Зубная фея я. Говори, чего хотел.

– Ой. Я вас совсем по-другому представлял. Простите, – засмущался Леонтий.

Фея скрипуче захихикала:

– Представлял… Небось, думал к тебе молодуха прилетит? Ах ты, баловник… Сам-то ты кто? – Серо-зеленый крючковатый палец уперся ему в грудь. – Вампир! Ну так и я фея – вампирская! Уж лет двести меня никто не тревожил, плесенью вся покрылась и мхом… Редко вы меня зовете, ох редко, – сокрушенно покачала головой фея. – Ну так чего молчишь? Ошалел от счастья? Чего звал-то?

– Так вот, – Леонтий достал из-под подушки и протянул фее клыки. – Можно их как-то… Обратно вставить? Или новые пусть отрастут…

– И чего они у тебя отвалились-то, а? – подозрительно уставилась на вампира фея из-под лохматых бровей. – Тебе годов сколько?

– Ну… Лет сто, точно не помню…

– Молодой ты ишшо совсем. Не должны вроде зубы валиться. Ну ладно, сиди смирно, буду колдовать…

Фея что-то забормотала и быстро забегала вокруг гроба. У Леонтия даже голова закружилась.

– Тьфу ты. Ничего не выходит, – фея остановилась и снова пристально посмотрела Леонтию в лицо. – Добрый ты слишком. Вот клыки и не растут…

– Но ты же фея… – жалобно протянул Леонтий.

– Фея, фея, а не золотая рыбка, – ехидно ответила она. – Могу, конечно, еще попробовать. Авось получится. Да только ненадолго это все. Снова выпадут – как пить дать. Говорю тебе – добрый ты. Как и не вампир вовсе…

– И что же делать, фея? Без зубов я усохну совсем… – пригорюнился Леонтий.

– Да… Незадача… – недовольно покачала фея растрепанной седой головой. – Надо ишшо подумать…

Зеленоватая светящаяся фигура закружилась рядом с сидящим в гробу Леонтием. Наконец фея резко затормозила.

– А давай я тебя в домового превращу, а? Дело нехитрое. Будешь стучать, греметь. Хозяйские вещи прятать. По ночам опять же – тебе привычно будет. А днем спи. Как тебе, а? – предложила она, склонив голову набок и хитро прищурив один глаз.

– Ну… Можно, наверное… А зачем стучать и вещи прятать? – робко спросил Леонтий.

– Для того, чтобы кормили и поили тебя, дуралей. Ну там разберешься. Так что, по рукам?

Леонтий молча кивнул.

– Ну вот и ладненько, – обрадовалась фея. – Повторяй за мной: «Хочу стать домовым».

– Хочу стать домовым, – послушно произнес Леонтий и почувствовал, что его понесло куда-то прочь из собственного тела, уютного гроба…

– Фея, фея! Постой! Я же отдаю тебе два зуба! Значит, у меня есть еще одно желание! – завопил Леонтий изо всех сил.

Какая-то сила резко остановила его полет. Недовольный голос феи проворчал:

– Ну что тебе ишшо надобно?

Леонтий прокричал свое второе желание.

– Ишь ты, затейник какой, – хихикнула фея. – Ладно, будь по-твоему. Прощай, Леонтий. Вещи прячь, не забывай…

Когда Леонтий очнулся, звуки обрушились на него со всех сторон. Дыхание спящих людей. Тиканье часов. Далекий стук капель из крана. Он осмотрелся. Комната казалась огромной, диваны и шкафы высились как горы. Леонтий осторожно ощупал себя и обнаружил, что весь покрыт мягкой длинной шерсткой, приятной на ощупь. Ручки и ножки были тоненькими, с маленькими цепкими коготками.

«Ух ты. Теперь я и вправду домовой. Что там советовала фея? Прятать вещи, стучать и греметь…» – Леонтий обошел дом, побывал на кухне. Погремел посудой в шкафу. Нашел там блюдечко с молоком и пару конфет. С удовольствием поел. Весело шуганул кошку. Та испуганно зашипела, запрыгнула на шкаф и сверкала оттуда глазищами. Леонтий спрятал пару тапочек. Стащил бумаги со стола, сунул под шкаф. Рассыпал порошок в ванной, раскидал обувь в коридоре и почувствовал, что устал. Прошагал по стене к вентиляционной трубе. Прошмыгнул внутрь – он откуда-то точно знал, что отныне его дом находится там. Забрался в маленький, под его рост, гробик и с наслаждением потянулся. Да-да! Именно об этом Леонтий попросил фею – переместить вместе с ним и его гроб – сроднился с ним за столько лет…

Леонтий повернулся на бок, положил лохматую голову на подушечку с кружевами и крепко уснул, впервые за долгое время. Маленькие губы на заросшем волосами лице изгибались в счастливой детской улыбке…

Надежда Снегуренко

Я наклонилась и подбросила в костер еловую ветку. Огонь жадно накинулся на сухие иголки и затрещал довольно и сыто, выбрасывая в ночное небо оранжевые искорки. В воздухе поплыл хвойный аромат.

После прочтения домовым Тихоном сонета собственного сочинения о юной деве, похищенной похотливым рыцарем и спасенной молодым драконом, настроения в компании витали романтические.

– Тихон, а ты был влюблен? – Мне, как самой неискушенной, хотелось понять, что из себя представляет воспеваемое в балладах чувство.

– Я поэт, я в перманентном состоянии любви, – заявил Тихон и заложил гусиное перо за ухо.

– Едреня-Феня, а вы?

Феня смущенно захихикала в правую ладошку, а Едреня в левую. Потому что у них две ладошки на двоих, им хватает.

– Ой, смущаются оне! – презрительно растянула синюшные губы Хмара. Подружка моя, русалка с Долгого озера. Она лениво расчесывала зеленые кудри окуневым гребешком и старалась не смотреть на огонь. Вредно это для озерной нечисти, не могут опосля добра молодца от старого перца отличить.

– Отчего смущаются? Любопытство не порок, а жаль. Нам, колдуньям, пороки коллекционировать положено, не то что простым смертным.

– Влюблены без ума, без памяти в Горыныча. А он с ними встречаться не желает, потому как третья голова против их двоих лишняя.

– Бедные, – пожалела я Едреню-Феню. – Ну а ты, Хмара? Али русалки вовсе бесчувственные?

– Отчего же? – приосанилась подружка, оправляя на груди подсохшую болотную тину. – Ежели попадется мне в руки добрый молодец, живым не вырвется!

Она вытянула синеватые пальцы, воображая молодца, и плотоядно оскалила острые зубки.