если я (в смысле «эго») не вернусь из данного Состояния, то в этом мире кое-кто меня потеряет и, видимо, в своем относительном сознании будет страдать. Однако лишь с помощью некоторого усилия я смог придать этой мысли какую-то реальную силу. Вследствие моих изысканий мне много лет было известно, что есть описания достижения таких состояний сознания, в которых можно полностью и окончательно избавиться от существования в мире относительности. Также на меня произвело сильное впечатление учение, согласно которому мудрее воспрепятствовать такой склонности и сохранить связь с относительной формой сознания. Аргументация, поддерживающая эту последнюю линию поведения, убедила меня, и я решил, что именно так и поступлю – если мне когда-нибудь придется делать такой выбор. Несомненно, это создало в личном сознании некую привычную форму; насколько я вижу, одна лишь эта привычка (по крайней мере – преимущественно она) стала решающим фактором. Ибо в самом этом Состоянии просто нет оснований для принятия какого-либо решения – если только такое основание не было заложено в индивидуальное сознание прожитой ранее жизнью. В результате возник определенный конфликт между той привлекательностью, какую это состояние имело для меня как центра индивидуального сознания, и воздействием ранее сформулированного выбора. Однако сам я (в моей истинной сокровенной природе) не был участником этого конфликта, а скорее оставался безучастным к его исходу, хорошо понимая, что любой вариант божественно оправдан. Казалось, что исход близок к неопределенному, так как с течением времени (с относительной точки зрения) «организованный человек» как будто исчезал – но не в том смысле, в каком исчезает какой-то видимый глазами объект. Это было такое исчезновение, к какому можно привести некое соображение или решение, просто указав на его неуместность. Пространство как будто все больше погружало всю личную и мыслящую сущность в некую всеобъемлющую полноту, рядом с которой все частности суть просто ничто. Лично я выглядел в этом процессе бессильным – не потому, что не мог управлять потенциальной энергией, а просто из-за того, что не было ни причины, ни желания привести ее в движение.

В конце концов я заснул, чтобы на следующее утро проснуться с полным набором относительных способностей. Таким оказался исход. Было ли это победой? С какой-то точки зрения – да. Тем не менее, когда я вспоминаю глубинное Состояние Сознания (которое с тех пор как бы даже стало ближе к глубоким тайникам моего личного сознания), я не могу сказать – было ли в высшем смысле это победой или поражением. Выбор был верным, так как никакой выбор неверным быть не мог.

Весь цикл этого финального Постижения длился несколько часов, и в продолжение всего этого периода низшее сознание сохраняло свою активность. Но глубина этого Состояния проявлялась постепенно, и на заключительном этапе наступила особенно значительная фаза, которая до предела напрягла ресурсы моего личностного «я». Наконец наступил этап, когда и то, что я называл «я», и то, что имело смысл Божественности, растворилось в Чем-то еще более трансцендентном. Там не осталось ничего, кроме чистого Бытия, которое невозможно было назвать ни «я», ни Богом. Больше не было ни «Я», заполняющего все безграничное и сознательное Пространство, ни Божественного Присутствия во мне, но повсюду – лишь Сознание без субъективного и объективного элементов. Для него не годятся никакие символы и понятия. Но теперь я знаю, что внутри и вокруг всего есть некая Суть или Матрица, в которой коренятся все «я» и все Боги, и что от этой высокой Вершины, скрывающейся в тумане мрака вневременности и окруженной плотным непроницаемым Безмолвием, всецело зависят все миры и сущности, все пространства и времена. Большего об этой высочайшей Вершине я не мог узнать, ибо на меня нахлынули глубины глубочайшего Мрака и Тишина, окутанная многослойной пеленой Безмолвия, – и сознание «я» угасло. Но над всем этим неуловимой тенью дуновения сознания я слышал Голос как бы из еще более безбрежного Запредельного.

* * *

Остается рассмотреть результаты воздействия этих Постижений на меня как на индивидуальный центр сознания, мыслящий, чувствующий и действующий в мире относительном. Конечно, в этом исследовании моим собственным утверждениям суждено оставаться неполными, поскольку они ограничены интроспективным анализом и им недостает объективной оценки, которую мог бы обеспечить лишь свидетель. Но такой анализ выявляет то, что никто иной знать не может, поскольку он открывает (в пределах своих возможностей) непосредственно осознанные ценности.

Постижение от 8 и 9 сентября положило начало радикальной смене фазы индивидуального сознания – в сравнении с циклом предыдущего месяца. Как уже отмечалось, последнее состояние сознания было в весьма значительной степени направленным вовнутрь; физический организм обнаруживал признаки чрезмерной чувствительности к условиям физической жизни. Тогда стало гораздо труднее, чем прежде, справляться с обычными повседневными проблемами. Хаотичное влияние современного города казалось слишком сильным, чтобы его терпеть. Даже живя в пригороде, в сравнительной изоляции, я все же ощущал раздражающее воздействие механического века и каких-то скрытых раздражителей, природу которых даже трудно определить. Я был склонен поискать на природе место, не тронутое цивилизацией, где давление «объективной» жизни было бы минимальным. То есть терпеть цивилизацию мне тогда было по-настоящему нелегко. А вот после финального Постижения выносливость моего организма явно повысилась. И хотя я не получал удовольствия от грубых диссонансов и регламентированного существования современной городской жизни, тем не менее я обнаружил, что у меня прибавилось сил для необходимой адаптации. Возросла способность справляться с разными факторами окружающей среды. Похоже, что, независимо от своих склонностей, я обрел волю к жизни в воплощенном виде.

Я отметил определенное оживление деятельности интеллекта. Оказалось, что теперь я могу поддерживать творческую и аналитическую активность мышления на более высоком уровне, чем раньше, и в течение более длительных периодов. Стало легче понимать трудные концепции. Исчез периодически беспокоивший меня эффект интеллектуального старения, а на смену ему пришло весьма заметное оживление ума; и это качество до сих пор остается неизменным.

Эмоциональные изменения были направлены в сторону большей имперсональности. Налицо явно меньшая личная эмоциональная зависимость, и, насколько я могу уловить, меня практически не задевают случаи (если они имеют место) пренебрежительного отношения ко мне. Меня глубоко заботит рост благополучия – особенно тех, кто рядом со мной, но также и в смысле общего социального развития. Однако я нахожу, что в значительной степени равнодушен (если не сказать больше) к тривиальным «слабостям», составляющим столь значительную часть повседневной жизни большинства человеческих существ. Я еще не поднялся выше чувства негодования, но чувство это возникает, главным образом, тогда, когда я отмечаю быстрый рост упрямого и безудержного иррационализма, охватившего большую часть современного мира.