туда бумажник и паспорт и впервые повесила ее на плечо. Если нас остановит таможня, подумала я, они решат, что сумка старая. Толкая коляску с ошеломлённым полусонным Анри вдоль линии таможенного контроля, я заметила, что пассажиры всех возрастов, от подростков в линялых джинсах до бабушек в ортопедических туфлях, посматривают в мою сторону. Их скучающие, усталые взгляды скользили по залу, останавливаясь на моей «Келли», и их глаза тут же широко распахивались от восхищения и зависти. Они исподтишка изучали моё усталое лицо, волосы без укладки, помятую одежду. Они словно хотели спросить: откуда у такой невзрачной женщины такая эффектная сумка? Заметив мой взгляд, они расплывались в застенчивых улыбках. Я чувствовала себя знаменитостью – модницей с приличным числом поклонников в соцсетях, шеф-поваром, который прошёл пару раундов кулинарного шоу. Эти незнакомцы хотели быть мной или, по крайней мере, моими друзьями.

Вот почему люди тратят деньги на гигантские кольца с бриллиантами, роскошные спортивные автомобили; в выставлении богатства напоказ есть своё очарование. Подумать только, я провела всю свою сознательную жизнь, а может быть, и вообще всю свою жизнь, пытаясь казаться незаметной, выбирая тёмную, скромную одежду, удобные туфли на низком каблуке. С первого года колледжа и по сей день я носила симпатичное, но скучное каре до плеч. У меня никогда не было оттенка теней для век, который нельзя было бы охарактеризовать как серо-коричневый.

Если не считать фальшивой дизайнерской сумочки, свисавшей с моего плеча, была ли в моей жизни одежда, делавшая меня счастливой? Ботинки Анри с настоящими шнурками и резиновой подошвой меня радовали. Перламутровые запонки, которые я заметила в витрине маленького магазинчика в Экс-ан-Провансе и купила в подарок Оли, меня радовали. Но одежда, которую я выбирала для себя, не вызывала во мне никаких эмоций, даже свадебное платье, в котором мне понравились приемлемая цена и, что более важно, его уместность. Шёлковое, прямое, с не слишком глубоким V-образным вырезом и рукавами-крылышками, это платье стройнило меня, подчёркивало цвет кожи и ни при каких обстоятельствах не могло считаться безвкусным.

Может быть, именно поэтому я пошла учиться на юриста, хотя не интересовалась юриспруденцией? Потому что было легче и менее рискованно раствориться в том образе, который сложился у моих родителей – и всего мира – образе хорошей дочери, американки китайского происхождения? Я наклонилась над коляской, чтобы убедиться, что глаза Анри по-прежнему закрыты. В памяти вдруг всплыл образ Винни-первокурсницы в розовой футболке с надписью «крутышка», выложенной разноцветными стразами. В то время мы с друзьями потешались над Винни за её спиной, но теперь мне стало интересно, как бы она отреагировала, если бы я сказала всё это ей в лицо.

И вдруг я словно услышала её ответ. А что я, по-твоему, должна носить? Чёрные свитера, неотличимые друг от друга? Тебе никогда не бывает скучно? Ты не хочешь надеть что-то другое? Ты хоть представляешь, Ава, чего ты вообще хочешь?

В такси по дороге домой я представляла себе возможные дополнения к моему гардеробу: лакированные малиновые туфли на каблуках, свободное пальто с леопардовым принтом, что-то, что угодно с меховой отделкой. Что, если? – думала я. Что, если? Что, если? Вы, наверное, сочтёте меня легкомысленной, детектив, но поверьте мне, эти вопросы были для меня настоящей революцией. Никогда прежде я не пыталась отбросить в сторону навязанные извне представления о том, что я должна была делать, чего хотеть и какой быть.

Я предавалась мечтам, когда мне пришло сообщение от Винни. Сумки пришли. Они идеальны! Качество просто невероятное. Позвони, когда сможешь обсудить дальнейший план.

У меня не было времени ответить, потому что машина уже подъехала к дому, и при виде BMW Оли на подъездной дорожке все остальные мысли вылетели у меня из головы. Водитель вытащил из багажника наш чемодан, а я вытащила автокресло, на котором лежал спящий сын. Папа дома, прошептала я.

Оли сидел в гостиной и что-то яростно печатал на ноутбуке. Когда я поставила автокресло на пол, Анри открыл один глаз, нахмурился и потянул себя за ухо, но увидел отца и не стал плакать. Оли поднял его на руки, расцеловал, погладил по волосам и сказал: Tu me manques (я скучал по тебе – ещё один бесящий меня французизм).

Наши взгляды встретились над взлохмаченной макушкой нашего сына. Привет, сказал Оли.

Привет.

Анри взвизгнул и начал тереть глаза, и Оли сказал, что уложит его вздремнуть. Под его воркования о том, как он любит сына, я отнесла чемоданы в спальню. Кровать была такой же, как я её оставила: одеяло скомкано, на подушке вмятина от моей головы. Всё то время, что нас не было, Оли здесь не спал. Я открыла окно, чтобы проветрить.

Оли стоял в дверном проёме, смотрел, как я распаковываю вещи. Привет, сказала я.

Привет. Уголки его рта чуть приподнялись, и я ощутила странное смущение.

Я решил, ну её, эту квартиру, сказал он. Переедем всей семьёй, когда ты будешь готова.

О большем я и мечтать не могла, но когда, приглядевшись, я заметила фиолетовые круги у него под глазами и щетину на подбородке, я ответила: не надо. Я же понимаю, как много тебе приходится работать.

Его брови поползли вверх.

Я была эгоисткой. Живи там. Мы с Марией справимся.

Ты уверена? – робко спросил он.

Уверена.

В тот день мы впервые за несколько недель занимались любовью. И впервые за долгое время всё во мне бурлило, как море. Когда я изумила Оли тем, что забралась сверху – чего не делала очень давно – у него вырвался гортанный стон, такой рефлекторный, такой интимный, что моя душа наполнилась нежностью, чистой и медово-сладкой.

Потом мы, обнявшись, лежали среди сбившихся простыней, пока Анри не призвал нас воем. Мы притащили его в спальню, заказали сааг панир[4] и курицу тикка масала и с упоением набили животы. Оли порадовал сына блестящим набором поездов, и целый час они любовались, как маленькие деревянные вагоны бегут по рельсам. Когда Оли начал зевать, я велела ему идти спать; а сама осталась с нашим мальчиком, страдавшим от смены часовых поясов.

Было уже за полночь, когда я забралась в постель и прижалась к мужу, наслаждаясь теплом его тела. Проснувшись на рассвете, я обнаружила, что он уже уехал, чтобы успеть до пробок.

Выждав ещё несколько часов, я позвонила Винни, чтобы сказать, что никакого дальнейшего плана не будет и наши деловые отношения закончены.

Эти сумки просто блеск, сказала она вместо приветствия. Теперь вот что: мне нужно, чтобы ты открыла кредитную карту, придумала имя, что-нибудь