Последняя серия «Ла-5» сильно отличалась от предыдущих. Посторонний взгляд вряд ли заметил бы отличия, но они были. Например, лонжероны, эти хребтины крыла, изготавливались из дефицитного дюраля. Сечения их, естественно, сократились, и вес снизился килограмм на сто. Место освободилось, и удалось увеличить объем топливных баков.

Улучшилась общая аэродинамика – маслорадиатор перенесли и форму ему придали иную. Полностью заделали щели в капоте, ниши шасси, зализали фюзеляж. Сразу и быстрота возросла, и скороподъемность, и потолок.

Но самое полезное нововведение отметили пилоты – теперь к ручке управления не нужно было прилагать большого усилия, «рулить» самолетом можно было кончиками пальцев.

Установку гидроусилителей конструкторы провели на свой страх и риск – это несколько утяжелило истребитель, зато позволяло летчику не отвлекаться, а всецело заниматься основным делом – воевать.

Особое восхищение пилотов вызвало управление двигателем – оно сводилось к перемещению всего одного рычажка. При этом менялись обороты, давление наддува, шаг винта, подача топлива, переключение скоростей нагнетателя и регулировка щелей жалюзи![22]

Но сколько же было мороки с этой автоматикой… О-о…

Оба конструктора весь день и всю ночь не вылезали из цеха. Утром на завод явились их жены – покормили и заставили лечь спать.

Проснулся Николай где-то в обед. Вернее, его разбудили.

– Эй, вставай! – послышался голос Лавочкина. – Подъем!

– Дай поспать, – буркнул Поликарпов, – имей совесть…

Тут Семен заговорщицки проговорил:

– Там твой мотор привезли!

– Что-о?

– М-71 в заводской упаковке!

Николай вскочил и едва не упал, запутавшись в пледе. Кинулся одеваться, обуваться… Сполоснув лицо, бегом отправился в цех.

Да, это был он, М-71. Рабочие уже разобрали дощатый ящик, и двигатель красовался, как памятник на пьедестале, – двухрядная 18-цилиндровая «звезда» мощностью 2000 «лошадей».

– Три штуки привезли, товарищ директор, – доложил начальник смены. – Все без карбюраторов, с непосредственным впрыском! Только-только прошли стендовые испытания.

– Отлично, отлично… – бормотал Поликарпов, кружа вокруг мотора и потирая руки. – Просто отлично… Ну что? Будем ставить, Степаныч?

– А то!

Всего «сто восемьдесят пятых» успели выпустить пять штук. На 51-й завод перегнали три самолета. Вон они, скромно притулились в сторонке, с раскрытыми капотами – «пламенные моторы», которые у самолетов вместо сердца, были удалены. Словно тела в морге после вскрытия…

Впервые за последний месяц Николай приблизился к «И-185» и погладил свое детище.

«Ничего, ты еще встанешь на крыло…»

Этот паскуда Яковлев, лицемерно вздыхая, писал, объясняя мрачное настроение Поликарпова перед войной: «…оказаться с пустыми руками перед Родиной в самое тяжелое для нее время – это не только личная неудача». Да ты же сам приложил все силы для того, чтобы советские летчики летали на посредственных «Яках», а не на выдающемся «По»!

Летчик-испытатель Логинов в летной оценке писал иное: «Огромная для истребителя грузоподъемность (500 кг бомб, восемь РС, три ШВАК с колоссальным запасом снарядов – 500). Прекрасные взлетно-посадочные свойства самолета. Большие скорости над землей и по высотам, очень хорошая скороподъемность – дают мне право сделать заключение, что самолет И-185 с двигателем М-71 является одним из лучших истребителей мира».

И вот давнее желание пилотов исполняется, а мечта конструктора сбывается. Лучший в мире истребитель скоро станет на поток. Скорей бы…

– Начали! – выдохнул Николай.

Все в цеху пришло в движение, и Поликарпов отошел в сторонку. С громко бьющимся сердцем он наблюдал, как рабочие осторожно подняли на цепях мотор ручной лебедкой и повели кран-балку к самолету с вырванным «сердцем».

«Пойдет в серию самолетик, – размышлял конструктор, – и надо сразу о модификации думать, об «И-187» с форсированным М-71Ф. А потом придет черед «И-188» с М-90… Установим на него четыре пушки! То-то немцы обрадуются…»

– Вира! – скомандовал начальник смены. – Вирай помалу! Хорош! Начали!

«Начали, начали… Господи! – взмолился Поликарпов. – Помоги! Не дай закончиться благому делу сему!»

8 сентября 1941 года, Белорусская ССР, Минск

Накануне по телефону вождь настоятельно приглашал меня в гости, а его приглашение следовало понимать как приказ. Поэтому я не стал задерживаться в 1-й гвардейской, даже Степана и Матвеича не повидал, а сразу поспешил в Минск, где на вокзале меня должна была встретить какая-то «спецгруппа» и препроводить в Москву. Батоныч выделил нам со Светой свою полноприводную «эмку» и охрану – отделение красноармейцев из штурмовой роты, вооруженных автоматами ППД и винтовками СВТ. Передвигались они на «захаре», трехтонке «ЗИС-5».

– Володь, ну для чего нам этот «конвой»? Бойцы на фронте нужнее! Тут ехать-то всего ничего – домчим за полчаса! А на грузовике лучше раненых в тыл вывезти!

– Береженого бог бережет! – цикнув зубом, ответил Бат. – Мне говорили, что после эвакуации в Минске черт знает что творится! Какие-то уроды из всех щелей повылазили – мародерят по пустым домам. Милиция и комендатура не справляются – мало их. Да и вид у вас обоих, ты извини, – как у дезертиров! И документов нет. Я тебе, конечно, справку выпишу, мол, едут товарищи Сморкалова и Дубинин по служебной надобности. Но мало ли что стукнет в голову проверяющим! Доедете до первого патруля, выдирай вас потом из-за решетки, время трать! А десяток угрюмых ребят с винтарями и «ручником» в прикрытии – существенный козырь в любых переговорах! Это я тебе как бывший… гм… предприниматель говорю, прошедший не один десяток «стрелок»!

Мне пришлось согласиться – видок у нас был еще тот – Света в своем жутком балахоне, я в застиранном комбезе.

В кабине «эмки» было довольно тесно, с моей безвременно сгоревшей «Волгой» не сравнить, но мы с доктором наук кое-как уместились.

– Ну давай, Виталя! – протянул Бат свою лапищу в окно. – Пока!

– Пока, Батоныч!

– До свидания, Владимир Петрович, – мило улыбнулась Сморкалова, и генерал-майор зацвел, как майская роза.

– Смотри, Бармалей, головой за пассажиров отвечаешь! – напутствовал он молодого водителя с одиноким треугольничком на черных петлицах.

Обладатель странной клички завел движок, «эмка» тронулась, «захар» пристроился следом, и наша небольшая колонна покатила в тыл. Впрочем, тыл мало чем отличался от передовой, разве что атак не было. Зато бомбовозы налетали каждый день, а «мессеры», словно шершни, так и рыскали, выискивая, кого бы тут ужалить. Больше всего доставалось колоннам, двигавшимся по дорогам – на запад шли танки и грузовики с пехотой, а к востоку шагало, брело, тащилось, ехало мирное население.