Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Меня зовут Фолькоф, — ответил Волков, — я слышал вашу фамилию, у вас известные родственники, прошу вас, господин Клаузевиц, садитесь пировать с нами.
Это человек не был похож на тех, кто ищет бесплатных застолий. Он держался с достоинством, меч у него, судя по эфесу, был не из плохих. И человек не поспешил сесть за стол, хотя один из сержантов Волкова подвинулся на лавке, давая ему место.
— Уж, простите меня, кавалер, — продолжал Клаузевиц, — что в столь весёлый час пришёл я, может, мне подождать с делом моим. Оно потерпит до утра.
Но Волкову стало интересно, что за дело к нему у этого рыцаря:
— Говорите сейчас о деле своём, я ещё не пьян.
— Хорошо, скажу. — Он обернулся, уж очень шумно было в трактире, подойдя ближе, произнёс. — Прошу вас принять меня на службу к себе. Я неплохо управляюсь копьём и конём, имею призы со многих турниров, в том числе и с тех, что учреждал сам курфюрст. Я приучен к любому оружию, в том числе и пехотному. Готов в случае нужды быть вашим чемпионом и принимать на себя вызовы, что осмелится вам бросить кто-либо.
Наверное, он не хвастался. На вид молодой человек был крепок, хоть и не так высок, как сам Волков.
— Готов доказать делом свои умения и в ристалище, и в битве. — Продолжал Клаузевиц. — Я воевал в двух кампаниях под знамёнами господина фон Бока и знамёнами самого курфюрста. Одна кампания была здесь, против горских псов, против этих поганых еретиков из-за реки.
Последние слова рыцаря были очень горячи.
— Не любите горцев? — Поинтересовался Волков.
— Они убили моего названного брата, когда он, израненный, попал к ним в плен.
— Да, они такие, законы доброй войны им неизвестны.
— Думаю, что от вас они просто так не отстанут, раз вы дважды их побили, они ещё раз придут, в упрямстве им равных нет.
Конечно, это было правдой, и Волков это знал, но он не мог взять этого рыцаря к себе:
— Друг мой, — чуть подумав, отвечал господин Эшбахта, — для меня честь, что такой человек как вы, просится на службу ко мне, но я не так богат, что бы содержать рыцарский выезд и чемпионов. Земля моя убога, а мужиков не ней почти нет. Всё, что имею я, брал я мечом, и если войны не будет, или не будет эта война приносить серебра, то есть мне, моим офицерам и прочим людям моим придётся просо.
— Я знаю, что земля ваша бедна, — продолжал рыцарь, — но я знаю, что вы офицерам своим даёте тысячу десятин в прокорм.
— Без мужиков, — замети Волков, поднимая палец. — Без мужиков.
— Да-да, — кивал фон Клаузевиц, — я знаю, все знают, что мужиков у вас очень мало. Но я попрошу вас всё равно меня взять к себе, дать мне тоже земли и ещё долю в добыче… Даже не офицерскую, поначалу я согласен на сержантскую, пока не проявлю себя. Вам всё равно придётся воевать, а лучше иметь таких людей как я, при себе, чем нанимать второпях, когда нужда будет.
Кавалер молчал, смотрел на молодого человека и думал.
И тут же, тут же за спинкой его стула замаячила фигура монаха. Он зашептал на ухо Волкову:
— Брать его надобно, раз ничего кроме земли не просит. Земли то у вас нераспаханной куча, чего её жалеть, а не придётся он вам по вкусу, так всегда можно будет погнать.
— Дурак, это холопа можно погнать, а с рыцарем ещё объясняться придётся, — сказал кавалер раздражённо, — да и откуда ты всё знаешь, откуда ты знаешь, что у меня земли непаханой куча?
— Так Ёган мне жалуется всё время, что рук у него свободных нет, земля, мол, простаивает не паханная.
Волков отмахнулся от него и сказал рыцарю:
— Сегодня решения принимать не буду, садитесь за стол пока, завтра всё решу.
Кавалер Георг фон Клаузевиц поклонился ему и сел за стол.
Утром он, конечно же, дал согласие, брат Семион проклевал ему всю голову, что нужно брать рыцаря на службу. Причём голова у Волкова болела, а чёртов монах был бодр, здоров и свежевыбрит.
Рыцарь оказался не один, был у него послуживец или, может быть, оруженосец с конём, и ещё у него был вьючный конь, на котором возился доспех и прочий рыцарский скарб. А помимо рыцаря к Волкову приехали братья Курт и Эрнст Вейлинги, тоже с людьми, с ним было четверо хорошо вооружённых конных послуживцев, а также телега с возницей. Все они стали ждать на улице господина Эшбахта, почти перекрыв на ней движение, а он, как назло, когда мылся, дёрнул шеей, да так, что боль пронзила его опять чуть не до поясницы. Кое-как брат Ипполит привёл его в чувство обезболивающей и вонючей мазью.
Волков думал, что неплохо было бы ему ехать домой в карете, жаль, нельзя. За старика начнут почитать. Даже на телеге было бы хорошо, кинул бы перину да лёг. И лежи себе, пока не приехал. И шея не шевелится лишний раз, и ногу не крутит через час езды.
Нет, нельзя. Скажут, что стар. Старик за собой людей повести не может. И дело тут не в праве и не в уважении. Старик не может напугать. Крикнет он: «Стой на месте и сражайся, иначе убью!» Кто будет сражаться и не побежит, кто послушается? Кто старика испугается? А командира должны не только уважать, но и бояться. Поэтому кавалер и ездил на коне, хотя так хотелось в перине на телеге хотя бы, раз кареты нет.
Урожай давно был собран, даже уже частично продан, мужики в Эшбахте вместе с солдатами ждали от господина фестиваля. Но на рынок Волкову за пивом и съестным самому ехать было невмоготу. Послал туда Рене, пусть престарелый муженёк его сестры помогает по-родственному. Не зря же он ему в приданое за сестру холопа дал.
Домой шли с целым обозом из телег. Одного пива двадцать две двадцативедёрных бочки. Не считая больших корзин с колбасами и сырами, мяса в полутушах, хлебов, пирогов и пряников для девок и детей, даже бочонка мёда, Волков дал Рене тридцать монет, так тот всё и потратил. Кавалер не хотел экономить в мелочах, ему было нужно, что бы мужики и солдаты, все солдаты всех офицеров, были довольны жизнью на его земле. Не думали разбегаться, искать лучшей жизни, замерзая по ночам в своих жалких домишках. Господин должен быть и строг, и добр, должен и спрашивать, и награждать. И без крайностей: без жадной лютости, но и без попустительства.
Никто этому Волкова не учил, не был он сеньором в пятом поколении, просто он это понимал, так же как понимал, где искать выгоду и стоять на своём, а где и не жадничать. Пусть, пусть людишки порадуются напоследок. Пусть пожируют за счёт господина Эшбахта. Октябрь на дворе, уже октябрь, вот-вот с севера дожди полетят, а с юга, с гор, холодные туманы с ледяными ветрами. Волков вздохнул, а за холодными туманами могут и горцы прийти. Поэтому солдаты должны быть счастливы, счастливы, иначе начнут разбегаться.
Приехал домой, как всегда ногу крутит, сил нет самому слезть с коня. Теперь ещё новые люди всё это видели. Все: и фон Клаузевиц, и братья Курт и Эрнст Фейлинги, и все их люди тоже. Волков на них глянул так зло, что все, кто был во дворе и смотрел на него, сразу глаза отвели. А он, скалясь от боли и разминая ногу, пошёл в дом, крикнув перед этим: