– Меня зовут Людмила Михайловна, – представилась она, продолжая смотреть только на меня, – ну что же, начнем!

Она плыла между мольбертами и детьми, которые в нетерпении переступали с ноги на ногу. С каждым ее движением перед очередным ребенком появлялся белый чистый лист. Хлоп. Первый закреплен. Хлоп. Закреплен второй. Хлоп. Я с ужасом ждала, когда она приблизится ко мне, – одно присутствие этой необычной женщины пугало меня.

– Как тебя зовут? – Ее голос звучал негромко.

– Соня, – едва слышно ответила я.

– Очень приятно, – она и передо мной закрепила огромный белый лист, – а теперь, дети, смотрите!

Учительница подошла к своему большому мольберту, и с ним вдруг стало происходить что-то невероятное. Она взмахнула рукой, и на листе бумаги появилось небо. Взмахнула еще, и по небу поплыло облако. Кисточка беззвучно порхала по бумаге, и на ней появлялись лучи, возникал солнечный свет. Это было так красиво, что я не могла отвести взгляд!

– Ну вот, – немного прищурившись, с хитрой улыбкой она обернулась к нам, – теперь ваша очередь.

Мы стояли и смотрели на ожившее в комнате небо, раскрыв рты.

– Все-все, – она тихонько рассмеялась, – рисуем! Просто смотрите и повторяйте.

У меня началась паника. Что нужно делать?! Как это «рисуем»?! Я не умею! Тем временем все дети взяли в руки кисточки, макали их в баночки и водили мягкими кончиками по чистому листу, оставляя на нем грязные полосы. Неужели можно пачкать такую чистоту? Их за это накажут! Я взяла в правую руку кисть – чтобы быть как все – и посмотрела на свой мольберт. Бумага казалась мне белоснежной. Невозможно было дотронуться до нее и все испортить. И тут, в одно мгновение, я вдруг увидела на ней синее небо, по которому плыли пушистые облака. Я увидела лучи солнца и пятна света. Все это было невероятно прекрасным, манило к себе. Вот бы перенестись туда, где такая синь! На мгновение я почувствовала чистый аромат весеннего ветра – он мешался с запахом талого снега и будоражил меня. Хотелось выйти из душной комнаты через окно, которое открылось передо мной на мольберте, и остаться по ту сторону навсегда…

Я смотрела и смотрела на лист, любовалась весенним небом. Но ведь учительница сказала «рисуем». Что делать?! От страха у меня задрожали колени. Я боялась испортить это волшебное небо, но при этом боялась, что меня накажут, если не послушаюсь и не начну рисовать.

Дрожа от страха, я опустила кисточку в синюю краску, зажмурилась и едва ощутимо дотронулась до удивительного неба на листе бумаги. Кисточка коснулась твердой поверхности, а потом еще. И еще. Я по-прежнему боялась открыть глаза. Потом все-таки осмелилась. Картина с небом не пострадала. Выдохнув с облегчением, я чуть решительнее стала макать кисточку в воду, а потом в краску. Теперь уже старалась рисовать с открытыми глазами, но только так, чтобы небо, облака и лучи остались в своем первозданном виде. Красная краска, желтая краска для солнца. Синяя краска, белая краска для неба. Мне нравилось наблюдать за тем, как кисточка каждый раз меняет свой цвет, как вода окрашивается во все цвета радуги и потом становится цвета земли. Так вот оно как устроено! Все самое яркое и живое в мире соединяется, чтобы стать землею. Еще немного, и я стала получать удовольствие от того, что делаю. Кисточка удобно лежала в руке, была как будто моим продолжением. Небо становилось еще прекраснее, солнца в нем прибывало, а облака бежали быстрей.

– Эт-то что такое?!

Над самым ухом я услышала резкий голос, от которого вздрогнула всем телом и уронила на пол кисть. Пачкая линолеум, та закатилась в угол.

– Ты что вытворяешь?! – Людмила Михайловна стала красной. – Ты вообще нормальная?!

Я не обернулась к ней, было слишком страшно. Продолжала вжимать голову в плечи и жмурить от ужаса глаза. Учительница нависала надо мной божественным великаном.

– Посмотри, что ты наделала! – Звук ее голоса нарастал словно гром. Она обошла меня и теперь смотрела в лицо. – Быстро открой глаза!

Я подняла веки и увидела перед собой чистый, белоснежный лист бумаги. Ни единой капли краски – синей, красной, желтой – не было на нем. Зато деревянный мольберт был весь заляпан разноцветными пятнами.

– Боже! А руки?!

Она схватила меня за пальцы и вытянула вперед ладони, расцвеченные немыслимой палитрой. Солнце, лучи, облака, небо – все было здесь.

– А платье?! – взвизгнула она.

Я опустила глаза. И без того пестрое платье впитало теперь еще больше красок. Как так могло случиться?! Я не трогала свою одежду, не хотела ее испортить. Что же теперь будет?! Почему я такая плохая?!

Я не смела взглянуть Людмиле Михайловне в лицо. Понимала, что ужасно виновата, и стояла, свесив голову на грудь. Ждала наказания.

– Марш умываться! – Учительницу трясло.

Я чувствовала, что она готова прибить меня и сдерживается из последних сил. В доме ребенка меня бы уже давно наказали за этот страшный проступок, высекли бы как следует скакалкой или ремнем, но в детском доме воспитательницы и педагоги ничего подобного не делали с детьми. Могли изредка шлепнуть тапкой или дать по попе скакалкой, и то мы всегда понимали за что. Каждый раз это было какое-то серьезное непослушание. Но учительница ИЗО даже и в этой ситуации сдержалась. Я боялась смотреть на нее, но все равно краем глаза видела ее побелевшие дрожащие губы и красные пятна на шее.

Через холл, мимо спален и игровой, я поплелась в ванную комнату. Слезы наворачивались на глаза оттого, что я не понимала, чего именно учительница от меня хочет. Как это «рисовать»? Что вообще это значит? Другие дети здесь уже давно, с трех лет, конечно, они прекрасно понимали, чего от них хотят. А как же быть мне? Рисовать. Рисовать. Я ведь не знаю, как это – рисовать! Я открыла дверь в ванную комнату спиной, чтобы не прикасаться к ней грязными руками. Пока шла, крепко сжав кулачки, все цвета во вспотевших от страха ладонях перемешались и стали землей. Я с удивлением смотрела на свои руки – коричневые внутри, пестрые снаружи – и поражалась волшебству, которое сотворили со мной краски. Я хотела оставить всю эту красоту себе, не смывать. Но ослушаться учительницу не могла. Осторожно включила воду, взяла мыло – оно тут же окрасилось от моих рук – и стала мылить. Разноцветные пузырьки росли и лопались на ладонях, цветная вода стекала в белую раковину и пропадала в неведомых далях. Я любовалась ее многоцветием и представляла себе цветную воду, которая бежит по трубам, неведомым мне туннелям, изгибам и яркой струей врывается в небо. Нарастает. Набирает силу. И превращается в быстрые, освещенные солнцем облака.

Картина с белого листа ожила перед моими глазами. Я видела уже не только небо, но каждый переход цвета на нем, каждое перышко облаков. И деревья, и травы, и цветы каким-то чудесным образом отражались в них.

– Соня! – Я вздрогнула и обернулась.

Мама Таня открыла дверь в ванную комнату и стремительно вошла.

– Что ты здесь делаешь? Все на занятии.