входим в общагу, как ко мне несётся увалень по фамилии Тягнирядно и сообщает, что меня ищет какой-то большой начальник из Чечни. Заносим сумку к нам в комнату и спускаемся с Вованом на второй этаж. Там нас ожидает развесёлая делегация из жителей Северного Кавказа, все незнакомые мне взрослые мужчины (как выясняется позже – прокуроры и судьи из Чечни и Дагестана, прибывшие на повышение квалификации или что-то в этом роде), которым позарез требуется человек, хорошо играющий на гитаре и поющий песни. А поскольку я самый общительный человек в общежитии, то не мог бы посоветовать кого-нибудь по этой части, а лучше организовать небольшой сольный концерт. Конечно, отблагодарим, накормим и напоим.

Долго думать не пришлось, потому как никто не пел и не играл лучше Игоря, по прозвищу Шаман, да и не только в общежитии, но и во всём Белгороде. Игорь – ветеран Первой Чеченской, снайпер, дивизия Дзержинского. Употребляет винт, анашу, кислоту, спирт. Учится на фельдшерском, живёт со мной на одном – пятом – этаже. Чеченскому прокурору я заявляю, что такой человек у меня есть. Прокурор отсчитывает полмиллиона доденоминационных рублей (моя стипендия отличника – 70 тысяч), вручает мне со словами «Тебе и музыканту. Ждём, брат!».

Я нахожу сильно накуренного Игоря в коридоре, рассказываю о предложении и протягиваю четверть миллиона гонорара. Вид денег воодушевляет всякого художника, а художника-наркоманчика тем паче. Пока горцы едят и пьют, Игорь мастерски исполняет всяческий блатняк, Розенбаума, «Любэ». Служители Фемиды в полном восторге, мы с Вованом тоже – жрём шашлык и пьём коньяк. Но вдруг Игорь замирает на середине очередной песни и, терзая струны бешеным боем, начинает исполнять их армейскую, в которой с задором описываются ужасы войны, а припев в той песне вот такой: «А мы по локоть закатаем рукава / И всю Чечню мы расхуярим на дрова, / Мы будем резать, жечь, грабить, убивать, / Ну а на совесть, а на совесть наплевать».

Мы с Вованом чуть шашлыком не подавились. На несколько секунд повисла мёртвая тишина, а после в Игоря (он сидел в торце стола, у выхода) полетели столовые приборы; судьи и прокуроры стали взбираться на стол, каждому хотелось лично расквитаться с исполнителем. Вован мигом выволок Игоря в коридор, я дёрнул за ними. Переждали бурю на четвёртом этаже, у студентов медфака, в комнате Саши Удовенко, будущего хирурга, воцерковлённого человека. Саша держал все посты и по два часа в день молился на коленях, читал правила и Псалтирь. Настоящим чудом стало излечение Саши от сахарного диабета, гепатитов Б и С. Профессора клиник растерянно разводили руками, строили догадки и теории; мысль, что человек способен вымолить у Бога исцеление, прийти им, конечно же, не могла.

Судьи и прокуроры решили не терять время на наши поиски и поехали кутить в ресторан. А на следующий день разъехались по своим гордым горным республикам.

Мы с Вованом уже в нашей комнате накатили трофейного самогона, после чего Вова пошёл по девкам, а я, раздевшись догола, запер изнутри комнату, распахнул настежь широкое окно, улёгся под ним, не укрываясь, и канул в мертвецкий сон. Через пару часов с блядок вернулся Вован и долго колошматил в жестяные двери разными предметами, пока я, едва живой от холода, белый, обмороженный, с перекошенным синим ртом покойника, не открыл ему. Вован надел на меня махровый халат, шерстяные носки, шапку, уложил в постель, набросал сверху одеял и только после этого лёг сам. Сирота из деревни, золотой человек.

С Аней мы виделись ещё несколько раз («Ну ты и свинья!» – первым делом выпалила она в трубку и рассмеялась, когда я позвонил ей, чтобы объясниться), пили вино, гуляли, вроде даже разок поцеловались. А книги свои я так и не забрал. Оставил, выходит, на память.

28.04.2020

Валерий Айрапетян:

Вышли утром с сыном на прогулку.

В прежнем мире, до пандемии, у сына было несколько любимых маршрутов прогулки, но самый любимый был этот: идём по набережной Фонтанки к Ломоносовскому мосту, заглядываем в продуктовый (за печеньем с ягодной начинкой), перебегаем через мост на ул. Ломоносова, заходим в ближний к мосту дворик, носимся там по детской площадке, качаемся на качелях, далее по Ломоносова – к следующим качелям, а после качелей – в забегаловку на Загородном, где крутят вкуснейшие мясные и постные шавермы. Но вот беда: площадки детские закрыли, забегаловка работает в режиме «навынос», а малец мой всё тянет меня пройтись по излюбленным местам.

Сегодня я схитрил. Перед мостом посадил сына на плечи и взял не влево – к мосту, а вправо – к Апраксиному двору. Перешли Ватрушку, в Торговом переулке стянул с себя всадника, и пошли с ним вразвалку вглубь Апрашки.

Апрашка пустует.

Есть такой штамп в фильмах-вестернах: герой входит в город, а обезлюдевшая городская площадь встречает его выцветшими фасадами домов, палящим зноем, погоняемым ветерком перекати-полем и тишиной. Но тишина та особая: зритель как бы ощущает мускулистую и незримую её мощь, потайную зафасадную жизнь, тысячеглазо устремлённую на пришельца, ждёт от неё какого-то сокрушительного выпада, громыхания, взрыва.

Так и мы с сыном – шли по пустынным рыночным улицам, вдоль запертых неопрятных корпусов, вдоль бесчисленных вывесок типа «Элитное постельное бельё VIP!!!», «Шикарные носки. Опт и розница», «Детские игрушки. Только опт», «Кошельки. Кожа. Опт». Шли вдоль складов, подвалов и покосившихся остовов торговых палаток, с чьих металлических костей свисала брезентовая кожа. Шли мимо всего этого молчания, а ощущение ложной тишины шло за нами следом. Ещё мгновение – и прильнувшие к фасадам тени сойдут и закружат вокруг нас шумным бесовским хороводом. Или все корпуса разом отворят свои двери, и тюки с вещами потекут по торговым улочкам пёстрой рвотно-вещевой массой, а рынок снова наполнится крикливым восточным многоголосием, гомоном хитрых птиц.

Немного заплутали. На одной из улочек застали кучку южных кадыкастых мужчин, столпившихся между двумя чёрными БМВ. Заметив нас, мужчины перестали говорить и молча проводили взглядами, а я подумал, что безопасность, к которой привык обыватель, – величайшая иллюзия, призванная убедить его, что поход на работу или прогулка по центру города исключают вероятность быть убитым или ограбленным.

Хорошо, подумалось мне, что в момент нашего с Захаркой появления они не впихивали в багажник завернутый в ковёр труп с торчащими из ворсистого рулона остроносыми лакированными ботинками. А у меня из всех ответных мер – только складной ножик, подаренный писателем Садулаевым и заточенный писателем Елизаровым. Когда за пару дней весь мир загоняют по норам, в столице клеймят людей