Лена тряхнула головой, словно не доверяя собственным глазам, но на экране ничего не изменилось. Охранник по-прежнему сидел на своем месте, уставившись в телефон, а очень плохое качество видео не позволяло рассмотреть его лицо.

Но, кажется, эта запись не имела никакого отношения к давнему Лениному позору.

— Что это? — старательно ровно выдохнула она, переведя взгляд на Кирилла. Тот стоял возле нее, вытянувшись по струнке, и почему-то с силой сжимал руками концы оранжевого шарфа. На фоне черного худи с головой льва шарф казался абсолютно чужеродным элементом, но именно он почему-то позволил Лене немного расслабиться.

Кажется, Кирилл нервничал ничуть не меньше нее.

— Это папка, — ответил он и поморщился, — в моей старой школе. А это, — он ткнул пальцем в появившуюся на экране девичью фигурку в обтягивающих джинсах и завязанной на груди белой рубашке, — Ланка Моккавейская, которая его подставила! Сама на него вешалась, как притыренная, а когда он ее отшил, нажаловалась директрисе, что это он ее лапал и к сексу склонял! Папка тогда чуть по полной не залетел!

Девица на видео тем временем действительно стала крутить хвостом перед охранником, в котором Лена с трудом, но все же узнала Корнилова. Борода ему не шла, делая похожим на стареющего пижона.

Впрочем, девица считала иначе. Она то наклонялась к стойке, демонстрируя полуоткрытую грудь, то эротично поправляла волосы, то старалась будто бы случайно погладить Димку по обнаженной до локтя руке, а Лена, глядя на это, отчего-то заводилась все сильнее и хотела только стукнуть по лбу этого кретина в форме, чтобы он наконец послал зарвавшуюся малолетку куда подальше, а еще лучше вытолкал ее из школы, на мороз, прямо в этом наряде, чтобы немного охладить горячую голову — и избавить себя от чересчур двусмысленного положения.

Корнилов, однако, поступил иначе. Посидел немного со скучающей физиономией, а потом подался вперед и что-то такое сказал, отчего девица ажно подпрыгнула и, размахнувшись, попыталась дать ему пощечину. Но Корнилов ловко перехватил ее руку и предупреждающе покачал головой. Еще что-то сказал и подтолкнул девицу в сторону выхода. Та заверещала так, что Лене пришлось лихорадочно затыкать в Кирилловом телефоне микрофон, но откровенный трехэтажный мат из уст юной невинной красавицы прорвался и сквозь такую заслонку. Как и страстное обещание отомстить.

Корнилов в ответ усмехнулся, и девица свалила с поля зрения камеры. А следом прекратилась и запись, однако Лена так и осталась сидеть с телефоном в руках, словно бы обдумывая увиденное, а на самом деле стараясь овладеть собой и окончательно изгнать из души отступающий страх, а заодно и стыд за свое недавнее поведение. Что, интересно, Кирилл о ней подумал, когда она сначала чуть не грохнулась на его глазах в обморок, а потом, как припадочная, вырвала из рук телефон? Он явно не так представлял себе «деловой обед».

— Там слышно, как папа ее отшивал, если к уху поближе поднести, — осторожно, но настойчиво сообщил ей Кирилл и посмотрел так, что Лена не стала возражать. Зачем, если мальчишке это было важно? В конце концов, она у него в долгу за пиццу.

Она отмотала запись на середину и послушно прослушала Корниловский стеб.

— Никогда еще меня не соблазняли так топорно, — заявил он с насмешкой девице. — Ты журналы, что ли, женские для начала почитай или на тренинг какой сходи, и поупражняйся на ровесниках. Взрослые дяди тебе не по зубам.

— Хорошо, что записалось, это папу сразу оправдало, — продолжал между тем в другое ухо защищать отца Кирилл. — А то директриса уже в прокуратуру принялась звонить и грозить папке, что на лесоповал его за такое отправит.

Лена кивнула, хорошо представляя себе эту картину. Если девица еще и несовершеннолетняя, это грозило Корнилову реальным и весьма немалым сроком. Но, кажется, у него все же был добрый ангел, исполняющий свою работу на отлично.

— Откуда эта запись? — сама не зная зачем, поинтересовалась Лена. — У вас камеры в холле стоят?

Кирилл замотал головой.

— Это я квардокоптер испытывал и случайно их заснял, — объяснил он. — Я же, когда папкина смена была, и ночевал в школе. А вечером там скучно, нет никого, заняться нечем, вот и…

Лена глубоко вдохнула и медленно выдохнула. В груди неожиданно сильно заколотилось, словно в каком-то необъяснимом волнении, и Лена с трудом удержала себя от желания на секунду прижать этого странного, чересчур серьезного мальчишку к себе и сказать, что он все сделал правильно и только благодаря ему его отец избежал страшной участи.

Лена не знала, каких бед желала Корнилову, но точно не десятка лет в колонии строгого режима за подставу невесть что возомнившей о себе шмакодявки. А если бы не сын, Димка вряд ли бы отмазался. Да и самому Кириллу светил бы только детдом.

И от этого Лена чудовищно разозлилась.

— Я ничего не знала об этом случае, Кирилл, — как можно мягче произнесла она и вернула ему телефон. — И мне очень жаль, что вам с отцом пришлось такое пережить.

Странное дело: еще несколько минут назад так бушевавшая ненависть не просто утихла, а словно бы затекла куда-то под камень, намертво придавившим ее грузом чужой мести. Конечно, позор Корнилова никак не избавлял от позора саму Лену, но вот желания причинить ему боль, да посильнее, она больше не испытывала.

И чувствовала себя неожиданно свободной.

— Обошлось, — махнул рукой Кирилл и, сев на свое место, принялся за следующий кусок пиццы. Оранжевый шарф лез в тарелку, но Кирилл и не подумал его снять, а Лена почему-то не решилась дать такой совет. — Если бы папка еще не уперся и написал заявление по собственному желанию, как требовала директриса, вообще ничего бы не было. А он пообещал выложить видео в сеть, если его будут принуждать к увольнению, ну вот и нарвался. У Моккавейской-то мамаша какая-то там большая шишка, ну вот она и нашла способ уволить папку по статье, чтобы ему неповадно угрожать было. А потом еще и опеку на нас натравила: мол, безработному Дмитрию Корнилову нечем кормить сына. Как будто я сам не могу себя прокормить!

Последняя фраза была сказана с таким чувством, что Лена невольно вздрогнула. Кирилл, уже не глядя на нее, яростно дожевывал последний кусок пиццы, а она почувствовала, что у нее замерзли пальцы. Взяла в руки стаканчик с чаем, чтобы хоть немного их согреть, и, уже глядя в его коричневое нутро, осторожно и болезненно вздохнула.

Вот, значит, как. Две жизни переехали бульдозером, и