Едва уловимо кончиками пальцев коснулся моего лица. Настолько осторожно, даже трепетно, что я изумилась. Чувствовала, что не занимать ему решительности и, возможно, даже наглости, но сейчас он словно опасался спугнуть меня прикосновением.

— Знаешь, мне порой кажется, что лучше бы я так и не появился в твоей жизни, — тихо произнес он.

Искренность в его голосе смешивалась с едва различимым раскаянием и порождала множество вопросов. Но я не стала ничего спрашивать. Уткнулась ему в рубашку, закрыла глаза и прошептала, поддавшись порыву:

— Я люблю тебя.

Ивор на мгновение замер, словно не веря в услышанное, потом шумно вздохнул и обнял меня.

— Забавно, я был готов на все ради этих слов, а ты мне их просто подарила.

Я подняла на него глаза. Он в ответ на мой непонимающий взгляд ласково улыбнулся.

— Рад, что ты решилась.

— Ты знал? — опешила я.

— Чувствовал, — Ивор кивнул и очень серьезно добавил: — Тебе хватит времени собраться до полудня?

— Собраться? — не поняла я. — Куда?

— Неужели ты думаешь, я тебя теперь оставлю?

Я уже вообще не знала, что думать. Искренне не понимала, как мне хватило смелости признаться в своих чувствах. И пусть я не услышала таких же заветных слов в ответ, но не жалела о сказанном.

— Если ты, конечно, не хочешь остаться в Тарисе, — лукаво продолжил Ивор, — выйти замуж за Клеона, стать Стражем и до конца жизни жалеть о том, что не ушла вместе со мной.

У меня от одной мысли о такой перспективе поступил к горлу ком ужаса. Не найдя слов, лишь замотала головой.

Первого поцелуя так и не состоялось. Ивор поспешил вернуть меня домой, чтобы я успела выспаться перед дорогой. Договорились встретиться на следующий день в полдень на той поляне за городом, где были не так давно с драконом. Я не хотела думать о том, что скажу родителям и Клеону, — переполняющее счастье вообще не способствовало тягостным размышлениям. И хотя я была уверена, что не усну из-за обуревающих эмоций, но едва добралась до своей кровати, как провалилась в сон, даже не успев раздеться.

— Авиона, ты куда вчера пропала? — с укором спросила мама, когда я на следующее утро спустилась к завтраку. — Бедный Клеон с ног сбился тебя искать.

— Мне просто из-за корсета дурно стало, вот я домой и ушла, — пробормотала я как можно честнее. — Извини, что не предупредила.

Мама поставила на стол блюдо с горячими пирожками, отчего даже папа отложил свою обожаемую летопись и поспешил завтракать.

— Ты не передо мной должна извиняться, а перед будущим мужем, — назидательно продолжила мама. — Клеон так тебя любит, цени это.

— Дочка, запомни, мужчины — создания нервные, — из солидарности прошамкал папа с набитым ртом, — с нами надо бережно обращаться. Пирожками, там, кормить, к примеру…

— Ага, — смеясь, перебила я, — а я, вместо того чтобы накормить Клеона пирожками, заставила его волноваться.

Все-таки переполняющее меня счастье основательно омрачалось из-за грядущего расставания с родителями. Я оглядела гостиную. Папа жаловался маме, что обжегся. Она его укоряла, что, мол, нечего хватать пирожки, пока не остыли. По лестнице вниз сонно шмякался со ступеньки на ступеньку Пакостник, видимо, учуяв запах выпечки и надеясь, что ему, как самому оголодавшему, непременно выделят лакомый кусочек. От этих привычных картин сердце заранее тоскливо заныло, но у меня и мысли не возникло передумать. Все-таки чувства к Ивору значительно перевешивали даже привязанность к родным, и это меня немного пугало.

— Авиона, мы с отцом пойдем на рынок, — прервала мои невеселые размышления мама, — вернемся уже после обеда. А ты сбегай пока к тетушке Илле, отнеси кружевную шаль в подарок. Вон, я в корзинку сложила. Все-таки цветы, которые она тебе дала, очень дорогие, надо как-то отблагодарить.

Я рассеянно кивнула.

Папа уже стоял у дверей, всем своим трагичным видом явно намекая супруге, что он бы лучше за летописью посидел, чем полдня бродить в толчее. Мама суровым взглядом словно парировала, что если не хочет идти за продуктами, то пусть своей летописью и питается. Меня всегда удивляло, что мои родители могут вот так вот общаться друг с другом, без слов. И магия здесь была ни при чем.

— Погодите! — я вскочила из-за стола, когда они уже собрались выходить. Подбежала и обняла их по очереди.

— Милая, что случилось? — не поняла мама.

— Я просто хотела сказать, — мой голос дрогнул, с трудом сдерживала слезы, — что очень-очень вас люблю.

— Точно все в порядке?

Я кивнула. Сказать им правду я так и не решилась. Родители ушли, я же еще несколько минут стояла у порога и пыталась успокоиться. Утешала себя лишь тем, что непременно навещу их через некоторое время. Наверняка они к тому моменту уже успеют простить меня. По крайней мере, я очень на это надеялась.

Нужные вещи в дорогу я собрала еще до завтрака. Дело оставалось за малым: быстро отнести тетушке Илле мамин подарок. Схватив корзинку с шалью, я поспешила на улицу и у калитки столкнулась с Алетиной.

— Фуф, — выдохнула запыхавшаяся Мастер живописи вместо приветствия, — еле тебя нашла! Целителя-то твоего вообще отыскать невозможно! Вот, — она вручила мне бережно свернутый небольшой холст, — как я и обещала.

Затаив дыхание, я развернула картину. Я мало, конечно, понимала в живописи, но, на мой взгляд, получилось потрясающе. Мы с Ивором держались за руки, он улыбался, я смущалась. Казалось, это не рисунок, а просто каким-то чудом застывший миг жизни.

— Спасибо, — растроганно прошептала я.

— Да чего уж там, — Алетина махнула на прощание рукой и скрылась в переулке.

Я бережно сложила холст, положила его в корзинку, решив с полпути не возвращаться, и поспешила к тетушке Илле.

Еще на подходе к соседскому дому разносился умопомрачительный запах сдобной выпечки. Даже мелькнула робкая мысль, что вполне успею еще выпить чашечку чая, до полудня ведь, как минимум, часа два.

— Авиона, милая! — видимо, заприметив меня в окно, старушка вышла на крыльцо встречать. — Какая молодец, что зашла! Помнишь, я тебе про пирожные говорила? Как раз готовы!

— Доброе утро! Я, как всегда, вовремя, — я не сдержала улыбки и прошла за старушкой в дом.

Мне нравилось тут бывать, хоть и приходилось нечасто. Из-за нагромождения разномастной мебели гостиная выглядела крохотной, но удивительно уютной. Тетушка Илла никогда не выбрасывала старые вещи. Говорила, что это равносильно тому, как выбросить добрые воспоминания. Мне и самой казалось, что таилась едва уловимая трогательность в этих шатких креслах, покосившемся комоде, давно остановившихся напольных часах и прочих атрибутах бережливой старости. Удивительно, но со «старожилами» вполне гармонично смотрелись и совсем новые вещи. К примеру, отполированный до блеска маленький столик с резными ножками или пестрящий свежими красками пушистый ковер под ногами… И хотя я не бывала в других комнатах, но не сомневалась, что там так же соседствуют «новая жизнь» и «воспоминания».