Сорок минут назад они вернулись из школы. Шурка возился в своей комнате, Тошка на кухне жарила рыбу и варила картошку. Потом в детской что-то упало – как оказалось, с полки сверзилась коробка, набитая разным хламом, который на самом деле был не хламом, а коллекцией разных мальчишечьих сокровищ, ну вроде как дохлая крыса у Тома Сойера. Конечно, до такого Шурка еще не дошел, но разнообразных штучек, не менее ценных, чем крыса, в его залежах было хоть отбавляй. Кроме всего прочего, в коробке валялись россыпью стеклянные шарики диаметром полсантиметра; они резво раскатились по всей комнате, а этого Тошка потерпеть не могла. Она заявила, что на этих несчастных шариках кто-нибудь непременно поскользнется, подвернет ногу, а то и голову расшибет, поэтому они с Шуркой принялись за уборку.

Все это время Антонина помнила о рыбе, которая активно жарилась на сковороде, а потому постоянно принюхивалась – не пахнет ли горелым. Именно благодаря этому она и учуяла странный запах. Что-то горело, причем довольно интенсивно. И уж точно это не походило на запах рыбы.

Она пробежала по квартире и в прихожей наткнулась на источник дыма – тянуло с лестничной площадки. Антонина открыла дверь и чуть не упала в обморок, увидев на ней, с наружной стороны, пламя. Горел дерматин, а вонял синтетический утеплитель, распространяя едкий запах жженой пластмассы.

Антонине нужно дать медаль за храбрость. Она не растерялась, не свалилась без чувств, а принялась действовать. Сбегала в ванную, наполнила водой ведро и плеснула на огонь. Подоспел Шурка с автомобильным огнетушителем, который я хранила дома на такой вот экстренный случай. Потушили довольно быстро, огонь не успел перекинуться внутрь квартиры, и все обошлось без травм и телесных повреждений.

Чтобы убедиться в этом лично, я позвала Шурку и осмотрела его с ног до головы. Никаких ран и царапин, о недавнем происшествии напоминает только запах дыма, которым пропитались его волосы.

– Какая сволочь это сделала? – спросила я все еще прерывающимся голосом. – А если бы вы не учуяли запах?

Антонина обиделась.

– Как же – не учуяла, если я всякие запахи моментально распознаю. Хотите, скажу, какие у вас духи?

– Нет, про свои духи я и так все знаю... Спасибо большое, Антонина. Я прибавлю вам зарплату... с сегодняшнего же дня.

– Благодарю, но я всего лишь выполняла свой долг, – сказала она сдержанно.

Меня немного отпустило, я смогла даже самостоятельно снять ботинки и пальто и доползти до кухни. В сковороде лежало что-то черное, обугленное, на вид совершенно несъедобное. Тошка смутилась и поспешила выкинуть содержимое сковороды в мусор.

– Это и есть та самая рыба?

– Ну да, я о ней немного позабыла, когда пожар тушили... Ничего, поедим омлет, а картошка почти не пригорела.

Я от обеда отказалась. Пила кофе, пытаясь восстановить душевное равновесие, и обдумывала происшедшее. Стоило мне пообщаться с Тетериным, как тут же кто-то поджег мне дверь. Неужели Игорь Витольдович решил таким вот образом подкрепить свою просьбу о том, чтобы я «помалкивала в тряпочку», как он выразился? А что, очень смахивает на предупреждение.

– Антонина, а вы на лестнице никого не видели?

– Никого.

– И пожарных не вызывали?

– Да я без вас не решилась. Пламя мы погасили сами, так зачем пожарные? Только штраф бы содрали за ложный вызов. Я вот хотела было в милицию позвонить, но тоже не стала без вашего ведома.

Милиция, милиция... Нет, не стану я им звонить. Странно это все и нелогично; зачем бы Тетерину меня запугивать, ведь я и так согласилась молчать. Но кто еще мог поджечь нам дверь? Хулиганы? А смысл?

Так ни до чего и не додумавшись, я с чашкой кофе ушла в комнату, села за компьютер – следовало закончить работу. Но не успела открыть файл со статьей, как зазвонил мобильный. Номер не определен.

– Станислава, как у тебя дела?

– Нормально... А кто это?

– Ты меня не узнаешь?

О нет, опять полоумный Денис!

– Не звони мне больше. Прошу тебя! Разве не ясно, что я не хочу с тобой общаться? – Я старалась говорить спокойно, еле сдерживая гнев. Не хотелось орать на парня, тем более Шурка был совсем рядом, мог услышать, а выражаться при ребенке... До такого я пока не докатилась.

– Стасенька, я только хотел узнать, все ли у тебя в порядке, – торопливо сообщил Денис.

– Нет. Не все и не в порядке! У меня куча проблем, и я была бы очень благодарна, если хоть ты перестанешь мне их создавать.

– Но ведь...

– Просто не звони мне больше, ладно? Все кончено, пойми же это наконец!

Вот черт, угораздило же меня связаться с этим недоделанным, теперь фиг отвяжешься! В комнату заглянул Шурка.

– Ма, кто звонил?

– Да никто не звонил, ребенок.

– Не ври, я же слышал, ты разговаривала по телефону. Это Денис, да?

– Шурка, ты и правда Шерлок Холмс, – рассмеялась я. – Ну откуда ты узнал?

– А я слышал, как ты с ним разговаривала, значит, точно Денис. Он к нам больше не придет?

– Еще не хватало, чтобы пришел!

– А Алекс?

При звуке этого имени мое сердце затрепыхалось, кровь прилила к щекам. Чувствовала я себя как гимназистка, на которую впервые посмотрел приглянувшийся ей юноша.

– Что – Алекс?

– Когда он приедет?

– Ребенок, я не знаю. Алекс много работает, ездит в разные страны, и вообще...

– Да ладно, я просто так спросил, – понурился сын, увидев выражение моего лица. – Пойду омлет доедать.

Да, Алекс... Роман всей моей жизни, закончившийся как-то глупо и странно. Вспоминать об этом было тяжело, а не вспоминать невозможно.

Мы познакомились два года назад. Я тогда только что развелась с Филипповым, никаких особых душевных терзаний за собой не замечала, но и на мужиков пока не смотрела. Надоели они мне до тошноты – что богемный Архипов, что двоеженец Филиппов... Я наслаждалась свободой и была этакой железной леди: никаких романов, никаких страстей и мучений.

В то время я состояла в штате одной из газет, в отделе культуры, и по долгу службы попала на какое-то литературное мероприятие, в высшей степени скучное. Кстати, как раз после этого я бросила работу и перешла в режим «свободного полета», так что шли последние деньки моей размеренной и стабильной жизни.

Скучная презентация перетекла в не менее скучный банкет. Слоняясь по залу с пластиковым стаканчиком, в котором плескалось вино, и соображая, с кем бы еще пообщаться, чтобы не умереть с тоски, я вдруг увидела Алекса.

Он был очень загорелым, совсем смуглым. Тогда мне только это и запомнилось, ну и еще необыкновенные глаза такого насыщенного голубого оттенка, что в них, казалось, отражается головокружительно высокое сентябрьское небо.