два года, что она провела среди Лейб-Стражниц идиотская пропаганда о необходимости был верной любому Государю, даже слабаку на троне в её головку так и не влилась.

Нет, Люба никогда не будет служить слабаку, она лучше умрёт. Поэтому она была рада, что сейчас служит Малому — истинному Императору России, юному, злому и сильному. Этот далеко пойдет, у этого кипящее вино вместо крови!

Но сейчас Люба бежала, как и все. И бежала по трём причинам.

Во-первых, Малой не давал ей приказания защищать Нагибина ценой собственной жизни. Во-вторых, Нагибин показал слабость, он дал стражницам свалить себя на землю, теперь ему конец, он уже, можно считать, труп. Ну и в-третьих, самое главное — людям Нагибина тоже конец.

Двадцать Лейб-Стражниц их всех перебьют, прямо внутри волшебного купола, который воздвиг над островом Нагибин. Впрочем, с тем сбродом, который набрал себе Нагибин, справилось бы и две Лейб-Стражницы, а может даже и одна…

Лейб-Стражницы превосходны, в мире нет магов мощнее них и прекраснее них, они — воплощение верности, они не знают жалости, их сердца — алмаз…

О, да, Люба была именно такой. И она все еще считала себя Лейб-Стражницей, единственной настоящей во всей Империи. Ибо её бывшие сестры служат узурпатору, а она одна — Истинному Государю.

— Вернитесь! — закричала Таня, — Вернитесь! Помогите ему, не бросайте его…

Она, конечно, кричала про своего брата Нагибина, А вот откуда у неё взялись силы орать — Люба понятия не имела.

Таня Нагибина была сильно ранена в грудь, сердце явно было задето, девушка регенерировала, но очень медленно. Так медленно, что её шансы выжить в этом бою с каждой секундой всё больше падали.

Сама Люба бы давно бросила эту девчушку — бесполезную обузу. Но Пушкин упорно тащил девочку на руках, это задерживало движение всей их группы. Будь Люба одна — она бы уже давно добежала до воды, нырнула бы в Неву и подождала, пока падет воздвигнутый Нагибиным волшебный купол. В том, что он падёт очень скоро, у Любы сомнений не было, магия рассеется, как только Нагибин умрёт, а это произойдет в ближайшие же минуты…

Вместе с Любой и тащившим Таню Пушкиным были еще двое магов-эксимосов, этих притащил сражаться Шаманов, придурок, влюбленный в Любу по уши. Но толку от эскимосов было мало, они оба в бою были впервые, так что в основном только мешались под ногами. Еще тут же был Петя — брат Нагибина, но от этого толку было еще меньше. Любе уже рассказали по секрету, что Петя — кастрат, а еще инвалид, который вечно будет во втором ранге.

Петя был один, магократы мчались на ауре, так что Петин неодаренный слуга-перс безнадежно отстал. А скоро отстанет и сам Петя, ему не поспеть за остальными. Даже тащивший раненую девочку Пушкин мчится на ауре быстрее него…

— Да вернитесь уже! — рыдая, проорала Таня, — Саша, он остался там…

Сердце у девочки было благородное, Люба подумала, что из неё бы вышла отличная стражница Лейб-Гвардии. Впрочем, такая судьба Тане не грозила, ведь в стражницы берут или нерусских, или сирот из погибших кланов. Ибо русских кланов Император опасается, и не зря.

На крики Тани никто не прореагировал. Люба была слишком умна, чтобы подыхать за Нагибина, который теперь уже точно труп. Пушкин и Петя — просто никчемные трусы. Эксимосы Шамановы не говорили по-русски, поэтому ни лешего не понимали, что вообще происходит. Ну а Таня… Таня не может стоять на ногах, поэтому выбирать, куда бежать, ей не приходится.

Бежали они сейчас к стенами Петропавловки. Сама Люба бы лучше укрылась в Неве, но она могла бы просидеть в холодной воде десять минут, не дыша, а вот её товарищи — нет. Они бы захлебнулись или всплыли, и тогда их бы просто расстреляли с окруживших остров полицейских катеров.

Почему Люба не бросила своих соратников и не побежала к Неве одна? Ну… Она все же была не лишена чести. Нагибин уже точно закончился, ему уже не помочь, а вот эти щеглы, которые были сейчас с Любой, может и выживут, если она их не бросит.

Импровизированный план был прост — добежать до стен Петропавловки и укрыться на территории крепости. Там можно спрятаться, да и обстреливать ракетами крепость никто не будет. А вот луг перед Петропавловкой точно превратят в море огня, как только спадет защитный купол…

— Далеко собрались? — дорогу магам преградили трое Лейб-Стражниц.

Их кожаные одеяния блестели в свете прожекторов, они уже были покрыты густым слоем крови. Разноцветные ауры девушек ослепительно сияли.

Люба узнала всех троих.

Дженнет — черноглазая красавица с длинной черной косой. Бархадо — очень высокая и тонкая, как прутик, негритянка, напоминавшая своим изяществом пантеру. И третья, старшая по званию, с генеральскими погонами — Саша Бесстрахова.

Эта была из погибшего клана, как и сама Люба. Клан Бесстраховых не ведал страха, потому и был полностью уничтожен еще в начале века — такова была кара за дерзость и безрассудство. Но способности погибшего клана вдруг проявились у Саши, и её забрали в Лейб-Гвардию.

Судьба Саши напоминала судьбу самой Любы, вот только Люба Сашу не любила — ибо генерал Бесстрахова была сумасшедшей садисткой. Она издевалась над девушками-новобранцами, а с некоторыми даже пыталась сделать то, что обычно делать не принято.

— С дороги! — завизжала Люба, выступая вперед и закрывая собой товарищей.

Они были уже окружены — Лейб-Стражницы взяли их в клещи со всех сторон.

Люба сдернула с головы маску Лжедмитрия, сорвала с себя черный плащ и отбросила его прочь. Она хищно оскалилась, демонстрируя врагам свои острые зубки — царственный знак клана Кровопийциных.

Враги появились очень некстати, до спасительных стен Петропавловки было рукой подать. И перелезть эти стены теперь, когда крепость утратила свой шпиль и вместе с ним — все свои защитные заклинания, никакой проблемы не представляло…

— О, Любаша, — усмехнулась Бесстрахова, — Вот уж не ожидала встретить трусливую изменницу.

Бесстрахова была довольно некрасива по меркам Лейб-гвардеек, рожа у неё была какой-то белесой, большие голубые глаза — дерзкими и глупыми, блондинистая коса короткой.

— Здесь три изменницы, — прошипела в ответ Люба, — И ни одна из них не я. Я же не служу самозванцу на троне.

— Убейте остальных, — приказала своим сестрам Бесстрахова, — А я займусь Любочкой!

Все слова были сказаны, теперь настало время крови и «искусства», как называли магические битвы Лейб-Стражницы.

И Люба понимала, что её «искусство» непревзойденно, но вот выстоять против троих стражниц сразу она не сможет. И никто