А здесь, в чужой стране, в чужом доме, лежала на кровати я и сухим бездумным взглядом глядела в потолок. Мне предстояло решить, как относиться к Платону Алексеевичу впредь. И ведь не только к нему… мне пришлось глубоко и судорожно вздохнуть, чтобы комок из слез и обиды, раздирающий горло, не вырвался наружу – ведь и Ольга Александровна, его «старинная подруга», которая всегда выделяла меня чуточку больше, чем других смолянок, должно быть, делала это не из привязанности ко мне, а лишь для того, что проще было меня, французскую дрянь, контролировать.

Остаток этого дня и начало следующего я старалась избегать встреч с Эйвазовыми-Ильицкими и все выбирала момент, чтобы сказать Натали об отъезде. Но когда сказала, наткнулась на полное непонимание:

– Это все из-за моей семьи? Они тебе не нравятся, да? – со слезами на глазах спросила она. – И со мной ты больше дружить не хочешь, да?

Я, разумеется, начала ее переубеждать – не сдержалась и расплакалась сама. Кончилось все тем, что мы сидели, крепко обнявшись на скамье в парке, и заверяли друг дружку, что никто и ничто никогда не встанет между нами.

Разговоров об отъезде я больше не начинала, но и находиться в усадьбе мне было настолько тяжело, что я считала дни до отъезда… Хотя появление гостей к вечеру второго дня заставило меня несколько пересмотреть отношение к своему здесь пребыванию.

Князь Михаил Александрович оказался ровно таким, каким я его себе представляла по рассказам Натали – молодой человек лет двадцати пяти с несколько смуглой кожей, темными волосами и темными же глазами, которыми он внимательно и тепло глядел на собеседника. Манеры его оказались выше всяких похвал, а французская речь была настолько правильной, с характерным парижским выговором, что он понравился мне сразу и безоговорочно.

Что касается второго – Андрея Миллера – то он был из разряда тех молодых людей, при знакомстве с которыми маменьки всегда предостерегают своих дочерей быть благоразумными. Он умел смотреть на девицу так, что, будь я чуть более робкой, непременно зарделась бы румянцем и разулыбалась бы абсолютно безо всякой причины. Ко всему прочему Миллер был еще и хорош собой сверх всякой меры: светло-русые лихие кудри и этот необыкновенный взгляд, который поймать на своем лице мне было и страшно, и приятно.

– Евгений не предупредил, что мы застанем здесь столь очаровательных дам, – сказал он вполголоса, целуя мою руку и не сводя при этом свой бессовестный взгляд с моих глаз.

Вообще, я не склонна обычно видеть в комплиментах что-то большее, чем вежливость, но то, что Миллер нашел меня очаровательной, мне все же польстило.

Однако вслух я ответила:

– Это, должно быть, потому, что Максим Петрович все еще болен, и заботы этого семейства посвящены исключительно ему.

– Да-да, – тут же смешался Миллер, – я наслышан о болезни Максима Петровича – отчасти потому мы с Мишелем и приехали. Евгений ведь говорил, что я врач?

– Да, говорил… – только и успела сказать я и вынуждена была обернуться на лестницу, по которой, перепрыгивая ступни, спускался сам Ильицкий.

Таким я его, пожалуй, еще не видела: он широко расставил руки навстречу друзьям и выглядел совершенно счастливым. Да и Михаил Александрович, который до этого лишь нерешительно жался у дверей, просветлел лицом, а в глазах его отразился прямо-таки щенячий восторг, с которым он бросился в объятья Ильицкого.

Друзья крепко в лучших российских традициях обнялись, причем Евгений Иванович в порыве даже приподнял молодого князя над полом.

– Да ты, никак, подрос, Мишка! – громогласно рассмеялся Ильицкий. – Или просто поправился?

Князь, кажется, немного сконфузился: он и впрямь был на голову ниже Евгения Ивановича и довольно щуплым в плечах. Да и, пожалуй, моложе его на пару-тройку лет.

Андрей, который в это время все еще держал мои пальцы в своей руке, прокомментировал не без иронии:

– Интересно, почему с этими двумя я всегда чувствую себя третьим лишним?.. Вы позволите, Лидия Гавриловна?

С этими словами он отпустил, наконец, мои пальцы и сделал шаг к Ильицкому.

В подтверждение слов Андрея они лишь чинно пожали друг другу руки, что считалось куда приличней для высшего света, но на фоне бурных приветствий с князем выглядело несколько прохладно. Впрочем, не успела я и подумать об этом, как Миллер вдруг резко притянул к себе Ильицкого и похлопал по спине:

– Полноте, Евгений Иванович, – сказал он несколько театрально, – не то дамы подумают, будто мы с вами в ссоре!

– Да с вами невозможно поссориться, Андрей Федорович. При всем желании, – в тон ему ответил Ильицкий.

Он тотчас широко и вполне искренне улыбнулся, и они обнялись уже куда радушнее.

После Ильицкий провел друзей в гостиную, где в кресле с высокой спинкой восседала его маменька. Обычно в это время дня Людмила Петровна находилась в комнатах больного брата, но в этот раз отчего-то пренебрегла традициями. Должно быть, причиной тому был приезд молодого князя. Она не сводила глаз с Михаила Александровича и даже этих своих намеков в стиле spontaneite russe12 отпускала гораздо меньше чем обычно.

Madame Эйвазова тоже находилась в гостиной: одетая в светлое шелковое платье она сидела на софе и держала на коленях вертлявую болонку, которой обычно внимания уделяла куда меньше. Да и вот так сидящей без дела я видела Лизавету Тихоновну едва ли не впервые за приезд, потому что-то в ее поведении мне показалось искусственным. Хотя, скорее всего, она просто старалась произвести благоприятное впечатление на гостей. Тем боле, что один из них имел княжеский титул.

– Безумно рад вас видеть, Лизавета Тихоновна, – князь Орлов склонился над ее ручкой. А потом потрепал по загривку болонку: – неужто это Касси так выросла? Когда я ее к вам привез, она на ладони умещалась.

– Так вы, почитай, уже года два в наших краях не были, Михаил Александрович, – немного с обидой произнесла Эйвазова, после чего подала руку Андрею. – А вот Андрей Федорович нас не забывает.

Мне показалось, что Миллеру она улыбается несколько холодней, чем князю. Похоже, в этой семье все мечтают заполучить Орлова в зятья. Это и неплохо, наверное – лишь бы Натали была счастлива.

Я окинула их обоих взглядом: Натали и князь стояли совсем рядом, то и дело тайком поднимали друг на друга глаза. Однако оба смущались и тут же отводили взгляды. И даже не разговаривали совсем, за исключением приветственных слов еще в холле.

– Лизавета Тихоновна, – обратился теперь князь к Эйвазовой, – мы с Андреем хотели бы выразить почтение Максиму Петровичу. Он сможет принять нас?

– Позже, друзья мои, – отозвалась та, – Максим Петрович нынче отдыхает.

– Ему хуже? – обеспокоился Миллер.