особенно плохо у нас в прошлом, для будущего оказывается весьма благоприятным. Что же это именно? Это то, что вы сами, граждане афинские, довели свои дела до такого плохого состояния, так как не исполняли ничего, что было нужно. Вот если бы вы делали все, что следовало, и, несмотря на это, дела были бы в таком положении, тогда и надежды не могло бы быть на их улучшение»[214][215]. Демосфен решил пойти в атаку; теперь его слова разили огнем. Один из современников отмечает, что он кружился вокруг ораторской трибуны во время своих речей, меняя тон и положение рук, чем усиливал воздействие слов[216]. Должно быть, это выглядело впечатляюще.

Наконец, добившись внимания аудитории, Демосфен обозначил основные проблемы, с которыми столкнулись афиняне. Во-первых, их собственная вялость в защите своих интересов за пределами Аттики, во-вторых, новая угроза с севера как две неразрывно связанные между собой вещи. Демосфен считал, что именно бездействие его сограждан привело к возвышению Македонии. «Если же кто-нибудь из вас, граждане афинские, думает, что с Филиппом трудно вести войну, и судит об этом по тому, как велики имеющиеся у него силы, и еще потому, что наше государство потеряло все укрепленные места, тот человек судит, конечно, правильно, но все-таки пусть он примет в расчет то, что мы, граждане афинские, когда-то владели, как своими, Пидной, Потидеей и Мефоной и всей той областью с окрестностями»[217].

Халкидики

Формально Афины находились в состоянии войны с Македонией с момента захвата Амфиполиса в 357 году до н. э. Как указывает Демосфен, после этого Филипп искоренил все другие опорные пункты афинян на севере, лишив их прямого доступа к природным ресурсам региона. В море его небольшой флот совершал набеги на другие афинские форпосты. Одним из наиболее дерзких рейдов стал захват македонцами священной посольской триеры[218] «Парал» во время ее визита в Марафон. Для города-государства, гордого своим военно-морским флотом и прошлыми победами, это было крайне унизительно[219]. Но незадолго до выступления Демосфена произошло более неприятное событие. Филипп оказался втянут в дела Центральной Греции.

Третья Священная война представляла собой десятилетнюю борьбу за контроль над Дельфами, обителью пифий-прорицательниц Аполлона, одним из самых священных мест в античном мире. Фокидяне, жители одной из областей Центральной Греции, расположенной по соседству с Дельфами, захватили святилище в 356 году до н. э., после того, как Амфиктиония – собрание дельфийских племен – оштрафовала их за обработку священной земли. В следующем году вспыхнула война[220]. Богатство Аполлона теперь использовалось для финансирования бесконечных наемных армий под предводительством честолюбивых фокидских полководцев. Афины и Спарта, хоть и не поддерживали войну, были союзниками фокидян, но ни один из них не мог оказать полноценную помощь, поскольку Афины были втянуты в другой конфликт с рядом мятежных членов Второго Афинского союза, а спартанцы давно находились в унизительном положении перед Фивами. Против фокидян сражались фессалийцы и фиванцы, но первых раздирали внутренние разногласия. Тираны города Феры, лидеры Фессалийского союза, поддерживали врага, то есть фокидян.

Филипп уже в начале своего правления активно действовал в Фессалии, укрепляя отношения с правящей семьей Алевадов в Ларисе и помогая урегулировать спор с Ферами. В то время он женился на Филинне и, возможно, также на Никесиполис. Однако спокойствие продлилось недолго. Ферские тираны – Ликофрон и Пифолай – вскоре возобновили военные действия против Ларисы. В 353 году до н. э. Филиппа призвали на помощь с целью ограничить их влияние, и это привело к конфликту с Фокидой, которая отправила 7000 человек на помощь ферским тиранам. Так региональный спор вырос до панэллинского, затрагивающего большинство греков[221]. Филипп одержал быструю победу, но новый мир тоже был недолгим, так как действия македонян побудили главу фокидян Ономарха войти с войском в Фессалию. Филипп и его фессалийские союзники потерпели поражение в двух битвах, одно из которых было сокрушительным[222]. Диодор описывает катастрофическое влияние этого события на положение Филиппа: «Он подвергался крайним опасностям, а его солдаты были настолько подавлены, что покинули его». К большой чести Филиппа, ему удалось спасти ситуацию. «Пробудив в большинстве мужество, – продолжает Диодор, – он с великим трудом заставил их повиноваться его приказам»[223]. Позже Филипп утверждал, что не бежал с поля битвы, а пятился, как баран, готовясь бодаться еще яростнее[224].

Сдержав слово, Филипп вернулся в Фессалию в следующем году. На этот раз он выступил в роли защитника Аполлона, готового спасти дельфийское святилище от врагов-безбожников. Его армия шла в бой, украшенная лавровыми венками, сделанными из ветвей любимого богом дерева[225]. Македоняне встретились с войском Ономарха в месте, называемом Полем Крокусов, к югу от современного Волоса. Сорок тысяч человек сражались не на жизнь, а на смерть в удушающей жаре и пыли Фессалии, и это стало самой кровавой битвой в истории античной Греции[226]. Македоняне сбросили врагов в море, убив 6000 наемников и фокидян, в том числе самого Ономарха[227]. Около 3000 человек были взяты в плен и насильственно утоплены как осквернители храмов, а тело их полководца прибили к деревянному кресту в качестве жертвы Аполлону. Массовые казни, должно быть, представляли собой ужасное зрелище: раздувшиеся тела покрывали пляж и мрачно дрейфовали в яркой синеве Эгейского моря.

После этого Филипп освободил Феры от тиранов, а затем продолжил кампанию в Фессалии, подчиняя себе другие мятежные города и стремясь объединить расколотый регион под своим руководством[228]. Вероятно, именно в это время он был избран главой (архонтом) Фессалийского союза. Эта пожизненная должность давала ему право привлекать местных жителей в свои войска – а Фессалия славилась превосходными конными воинами – и использовать в своих интересах ресурсы и доходы региона[229]. Надо полагать, ему предоставили власть архонта в надежде, что он положит конец Священной войне, которая никак не стихала. В конце концов он повел армию на юг, но там его остановили афиняне, которые заняли Фермопильский проход – ворота Греции, – преградив Филиппу путь к Фокиде и Дельфам.

Итак, война не была пока завершена, но репутация македонского царя взлетела до небес. «Его считали мстителем за святотатство, поборником религии», – писал Юстин[230]. Вернувшись в Пеллу, Филипп узнал, что у его жены-фессалийки Никесиполис из Фер родилась дочь. Ее назвали Фессалоникой – «Победой в Фессалии» – в честь свершений Филиппа, но ее мать умерла вскоре после родов, и, вероятно, девочку приняла на воспитание Олимпиада. Позже Фессалоника упоминается в царской свите как еще одна сестра Александра, который в то время благополучно обитал в женской половине дворца и еще не приступил к обучению[231].

Афиняне с растущим беспокойством наблюдали за тем, как расширяется влияние Македонии, и именно это послужило контекстом для Первой филиппики Демосфена. Далее в этой речи оратор заявляет, что Филипп провел кампанию на западе Фракии, приблизившись к контролируемому афинянами Херсонесу и полуострову Галлиполи – ключевому звену на жизненно важном для Афин пути поставки зерна с берегов Черного моря. Афиняне заключили союз с местным фракийским царем Керсоблептом, угрожая новым завоеваниям Филиппа, и его кампания, вероятно, стала реакцией на это. Тем не менее вскоре болезнь вынудила царя отказаться от действий на востоке, избавив афинян от необходимости посылать туда дополнительные боевые корабли[232]. Однако угроза не исчезла. Речь Демосфена отражает явно обеспокоенное состояние горожан: «Ну а как, по-вашему, нужно рассматривать вот эти теперешние события? Я, по крайней мере, думаю, что для свободных людей высшей необходимостью бывает стыд за случившееся. Или вы хотите, скажите, пожалуйста, прохаживаясь взад и вперед, осведомляться друг у друга: “Не слышно ли чего-нибудь новенького?” Да разве может быть что-нибудь более новое, чем то, что македонянин побеждает на войне афинян и распоряжается делами греков?»[233]

Несмотря на проблемы, с которыми столкнулись афиняне, Демосфен был убежден, что еще не поздно действовать. Он призвал народное собрание очнуться от летаргии и начать войну с Македонией, перестать драться с Филиппом, как варвары, зацикливаясь на наносимом ударе, и взять инициативу в свои руки. Именно поэтому он выдвинул предложение из двух частей. Во-первых, он рекомендовал создать силы быстрого реагирования, которые можно было бы быстро развернуть для отражения любого будущего наступления Македонии, будь то Фермопилы, Херсонес, Олинф или любое другое место, на которое нацелится противник.