Галочка была тиха и спокойна. Она решила для себя, что выходит замуж ради ребенка, а значит, делает правое дело. Она не слишком верила в искренность Вербицкого, который утверждал, что хочет лишь одного: чтобы она была рядом, но надеялась на то, что в ближайшее время ей не придется выполнять супружеские обязанности. Живот у нее уже, что называется, лез на нос, и можно сказать Сашке, что до рождения ребенка врач запрещает интимные отношения любого рода.

Сам Сашка был счастлив. Он не мог не видеть, что невеста не пылает к нему страстью, но надеялся, что со временем сумеет заслужить ее любовь. Он будет заботиться сначала только о Галочке, а потом – о них двоих, вместе с родившимся ребенком. Будет любить его так же, как саму Галочку, потому что этот маленький человечек будет – плоть от плоти ее, и ему, Сашке, плевать, откуда он взялся. Потом… когда-нибудь… у них с Галей непременно будут свои дети, а пока… Словом, пока все складывается так, как ему и мечталось на узкой флотской койке.

Первая брачная ночь супругов Вербицких была, наверно, самой целомудренной на всем земном шаре. Молодые люди сидели на постели рядышком, в полном свадебном обмундировании. Галочкина голова покоилась на Сашкиной груди, и он, блаженно улыбаясь, гладил свою молодую жену по волосам. Потом они, стесняясь друг друга, разделись и улеглись на широкую деревянную кровать, на которой можно было свободно разместиться четверым. Галочкиному животу было вполне комфортно.

Жить Галя стала в большой просторной квартире Вербицких. Она привыкла к постоянной работе по дому и каждый день рвалась на помощь свекрови. Сашкина мать гнала ее от дел не только потому, что привыкла со всем управляться сама, и не потому, что невестка была беременной. Тамара Ивановна хотела видеть ее как можно реже. Галин живот, в котором развивался чужой ребенок, был ей ненавистен. Она с трудом сдерживала раздражение при виде невестки и неосознанно желала ей ни дна ни покрышки.

Жители Григорьевска долго судачили о странной свадьбе, но в конце концов перемалывать одно и то же устали, негласно постановили считать, что в Гальке Хариной сидит Сашкин ребенок (раз уж тот на беременной женился), и интерес к молодым Вербицким постепенно угас.

Несколько раз на улицах города встречались две юные пары: Якушевы и Вербицкие. Молодые мужья торжественно вели под руки своих беременных жен, но на их лицах читалась отнюдь не гордость, а непреходящее желание перегрызть друг другу глотки.

Вербицкий считал Якушева виновником всех своих несчастий. Сначала он каким-то непостижимым образом пролез в постель к его Галочке, а теперь усиленно делает вид, что не имеет к ее ребенку никакого отношения. Конечно, Сашке и не надо было, чтобы Колька предъявлял какие-нибудь права на малыша и досаждал Гале, но гордую и независимую морду Якушев носил совершенно напрасно. А еще зря воротил свой нос от Галочки. Она куда лучше его Люськи, которую беременность превратила в абсолютный шар на отечных ножках. Даже лицо Скобцевой-Якушевой округлилось до такой степени, что живо напоминало сказочного колобка, которому для смеха накрасили губы ярко-красной помадой.

Якушев же, глядя на бывшую Харю, каждый раз думал о том, что она как была Харей, так ею и осталась. Звучная Сашкина фамилия ее ничуть не украсила. Галька осталась длинной и тощей бледной немочью со странно прилепленным впереди выпуклым животом. С одной стороны, Колька был где-то даже благодарен бывшему однокласснику за то, что он избавил его от обязанностей перед Хариным ребенком, с другой стороны, ненавидел за это же. Получается, что Сашка – положительный герой, а он, Николай Якушев, – мерзавец и сволочь, что на самом деле совершенно не соответствует истине. Эта Галька собственноручно разделась почти до самого голья и заманила его в постель, чего он сам совершенно не хотел. Да его любой мужик оправдал бы с ходу, если бы посмотрел на эту Харю повнимательней. Ну разве можно лечь с ней в постель по доброй воле? Да никогда! Одни мослы! То ли дело Люська: горячая, страстная, а тела столько, что утонуть можно, будто в только что подошедшем сдобном тесте.

Люся Скобцева-Якушева с ревностью оглядывала Харину черную котиковую шубку. Вербицкие разодели свою невестку в пух и перья. Таких шубок, как у Гальки, не было больше ни у кого в Григорьевске. Надо непременно попросить Кольку, чтобы он поговорил со своим отцом. Директор овощебазы – величина ничуть не меньшая, чем директор завода, а потому пусть расстарается и купит невестке такую же шубу, как у ненавистной Хари. И еще ботиночки такие же, с кроличьей опушкой. А что касается Кольки, то видно невооруженным глазом, что ему на Сашкину жену даже смотреть противно. Ревности к Гальке она не испытывает, желает только одного: встречаться с ней как можно реже. К сожалению, полностью избежать встреч невозможно. Городок у них маленький, женская консультация – одна, роддом – один, детская поликлиника – тоже. Ну да ничего! Вот они обе родят, и Сашкин отец, возможно, будет вызывать врачей к своему внуку на дом! Хотя какой он ему внук! Этот будущий Харин ребенок Вербицким вообще никто, и Сашка, как ни пыжится, полюбить Харенка все равно никогда не сможет!

Галина Харина-Вербицкая при встречах на улицах города с Якушевыми не испытывала ничего. Она даже не удивлялась этому. То, что интим с Колькой был страшной ошибкой, она поняла уже давно. Она не испытывала ни ненависти, ни злости. Якушев был посторонним человеком, бывшим одноклассником. А с бывшими – все бывшее. К ошибкам прошлого не стоит возвращаться. Люся Скобцева никогда в Галиных подругах не числилась. Врагиней побыла, конечно, некоторое время, пока боялась, что Кольке придется проявлять заботу о двух новорожденных сразу. Но теперь-то что им делить? Они обе – законные жены. Галин ребенок – только ее ребенек! А у Люськи – будет свой собственный!

Как-то после одной из таких встреч Сашка вернулся домой в самом мрачном расположении духа.

– Что случилось, Саша? – спросила Галя, разматывая пуховую белую шаль, которая очень красиво смотрелась на ее голове, контрастируя с чернотой новой шубки.

Сашка помог жене раздеться, провел ее за руку в спальню, которая когда-то была его комнатой, усадил поудобней в кресло, сел напротив и неожиданно, а потому как-то излишне резко сказал:

– Не сможешь меня полюбить, да?

Галя испуганно вжала голову в плечи и промолчала.

– Нет, ты не молчи! Ты ответь! – не собирался отвязываться он.

Юная женщина перевела дух и спросила:

– Ты уже пожалел обо всем, что затеял?

– Я?! – Вербицкий не ожидал этого вопроса, а потому был застигнут врасплох. Он и сам не знал, жалел об этом или нет. С одной стороны – он жалеть никак не мог, потому что продолжал любить жену. Лежа с ней в постели, он мечтал об одном: вот Галочка родит, отойдет от родов и тогда… Эту фразу он никогда не додумывал до конца, поскольку, уже только дойдя до ее середины, всегда боялся, что не выдержит, развернет Галю к себе лицом и зацелует до смерти. С другой стороны, он боялся, что собственная жена так никогда и не позволит ему этого: вырвется, надает по физиономии… И что ему тогда делать?

Галя зябко запахнула на груди белую шаль, которая упала ей на плечи в коридоре, и печально проговорила: