назад. Не смотрит. Убирает за ухо измученную, как и мои нервы, сигарету. А затем запрыгивает на прямоугольный конек, балансируя, проходит к люку и почти сразу ныряет в него, задержав на вытянутых руках вес, чтобы сказать мне напоследок:

— Ты права, это мое место, и лучше бы я тебя здесь больше не видел.

С его исчезновением почти сразу выходит солнце, которому я улыбаюсь сквозь непрошенные слезы. Не хочу терзать себя. Буду думать о том, что мне долго и нудно убираться в доме.

Глава 9

Мика

Асия — Лампочка

Следующим утром, сдав в первых рядах стихи Лорка по испанской литературе, я захожу в университетскую столовую и, признаться, не знаю, чего мне ожидать после таких сумасшедших выходных. До сих пор кажется, что я могла все выдумать. Ага, надышаться коньяком, которым пропахла половина дома, и просто… уснуть? Хотя даже для сна все это слишком.

С ходу врезавшись в очередь, что тянется от кассы до самой двери, я быстро машинально извиняюсь и… ничего. С меня спадает капюшон, никто, конечно же, не помогает мне поднять рюкзак, но и тонны дерьма не сыплют на голову. Я оборачиваюсь и с удивлением ловлю на себе изучающие взгляды. Все смотрят по-разному: кто-то с завистью и презрением, другие просто с интересом и без эмоций. Но смотрят же.

В этой серой и безликой для меня массе подпевал без собственного мнения я очень неожиданно натыкаюсь на Остроумова, который открыто подмигивает мне. За ним вижу остальных. Три мушкетера, как всегда, в сборе: Книжник что-то болтает, кивнув в мою сторону, а Бессонов… ничего не изменилось. Он по-прежнему кривит губы в презрении, а его взгляд проходит сквозь меня, будто я пустое место.

И чего им не обедалось в бургерной, где они вечно тусят?

Я спокойно отворачиваюсь и выстаиваю очередь за бутербродом не первой свежести и растворимым кофе. За спиной шепчутся, но мне не привыкать. Не трогают — и ладно. Явно ведь выжидают, следят за реакцией Бессонова и компашки. Боятся без команды лезть. Тру́сы.

Я слышала, как на паре девочки, сидящие передо мной, обсуждали вечеринку у Бессонова и каждый раз, поглядывая в мою сторону, понижали голос. Я не знаю, что им известно, но даже если все… Не уверена, что меня это волнует. Гораздо больше я переживаю о том, что каждый раз, закрывая глаза, вижу смутные видения, в которых Бессонов нюхает мои волосы и наглаживает ладонями талию. Вот от них мне по-настоящему жутко. Не знаю, как реагировать.

Не знаю, поэтому стараюсь не думать — занять себя чем угодно, только бы выбросить мысли из головы. Вот и сейчас вместо того, чтобы слоняться без дела по универу, пока у нашей группы окно перед семинаром, я решаю забежать в библиотеку и лучше подготовиться по теме, хотя и так готова на все сто.

Библиотека находится в соседнем здании, поэтому, прожевав на ходу сухой бутерброд, назвать который «сэндвичем» язык не поворачивается, и залив сверху холодный кофе, я сбегаю по ступенькам, едва успевая переставлять ноги, и мчусь в сторону другого корпуса. Но как только заворачиваю за угол, врезаюсь в препятствие. Точнее, препятствия во главе с Софой Лазаревой, которые обступают меня со всех сторон. Среди лиц я узнаю женскую часть стаи и тех, кто явно хочет туда попасть, подлизываясь к девушке вожака. Самую опасную и мстительную ее часть, так как выходки парней в сравнении с тем, что творят волчицы, — это цветочки.

— Вы посмотрите, кто у нас тут. Какая неожиданная встреча! — хрипит Лазарева голосом курильщика со стажем.

Она врет. Они меня ждали. Круг замыкается, и по спине бежит холодок, несмотря на духоту на улице.

— Почему не здороваешься, сука? — довольно быстро показывает свое истинное лицо Софа, толкнув меня в грудь, отчего я делаю несколько непроизвольных шагов назад и врезаюсь спиной в кого-то. А этот кто-то сразу пихает меня в бок. И так еще несколько раз, пока я снова не оказываюсь в центре круга. — Давай, это же просто даже для такой тупорылой овцы, как ты. Скажи: «Здравствуй, Софочка. Я так рада тебя видеть».

Она подходит близко и резко дергает меня за хвост вниз. По ощущениям — снимает мне скальп, но вида я не подаю. Боль я могу терпеть. С унижением сложнее.

— Гори в аду, Софочка, — отвечаю, насколько могу, спокойно.

Зачем я это делаю? А что мне терять? Я знаю, как они изводят неугодных девчонок. Они же никогда не действуют по одиночке. Законы джунглей для них не писаны. Можно хотя бы сдохнуть с высоко поднятой головой. Так я думаю ровно до того момента, пока не падаю на землю. Прямо в лужу после ночного дождя. Когда штаны промокают насквозь, а руки перепачканы грязью, и ты понимаешь, что это только начало, смелость прячется в тени, уступая страхам. А если они меня здесь попросту убьют? Покалечат? Как я что-либо докажу? Телефон и тот в рюкзаке. Я пытаюсь незаметно расстегнуть молнию, но не выходит — Софа футболит сумку на метр в сторону.

Теперь меня накрывает настоящая паника.

— Что, боишься? А лезть к чужим парням тебе почему-то не страшно.

Я не лезла к Бессонову, но кому это интересно?

— У нас со шлюхами разговор короткий, — заявляет блондинка, хлопая наколотыми губами.

Я смотрю только на них, чтобы не смотреть вокруг. Бежать не пытаюсь — бесполезно. Кричать? Не уверена, что в обеденный перерыв меня кто-то услышит.

— Девочки!

Рыжая и милая на вид девчонка, которая вечно следует тенью за Софой, суетится, лезет в клатч и достает оттуда черный маркер. Лазарева одним повелевающим кивком головы заставляет двух других за моей спиной, лиц которых я не вижу, подхватить меня под руки и держать.

— Слышала про алую букву? — с омерзительной нежностью поглаживая мою щеку когтистыми пальцами, напевает она.

Конечно я читала Готорна и помню знак грешницы, который носили в средние века. Вышитая алыми нитками буква «А» поверх одежды. Адюльтер — измена, прелюбодеяние, неверность.

— Так вот ты и ее недостойна.

С этими словами Лазарева грубо сжимает мои щеки и размахивает фломастером, как обезумевший дирижер. Я по очертанию букв легко догадываюсь, какое звание мне присуждает. Пытаюсь отвлечься и судорожно вспоминаю, чем можно отмыть маркер, а Софа в это время отходит назад, любуясь шедевром, и скалит зубы.

— Пошла. Вон! — цедит