завтра она будет сытой и спокойной. Как только проснемся, сразу пойдем за ней. Ночью у нас ничего не получится. Расслабься.

– Господи, как же меня достало, что все советуют мне расслабиться, – говорю я скорее себе, чем Пайку.

– Может, стоит прислушаться к совету.

– Думаешь, это так просто, да? Взять и расслабиться. – Я отворачиваюсь. – Ты не понимаешь.

Я так устала спорить и соревноваться, кто из нас окажется умнее. Пайк отпускает шуточки и колкости постоянно, мне же нужно сначала подумать, что сказать. Я не хочу строить из себя умную, потому что не чувствую себя такой.

– А я должен?

– Должен что?

– Понимать. У меня сложилось впечатление, что ты не стремишься, чтобы я тебя понял.

Пайк будто на что-то намекает, но не знаю на что.

– Я не объясняю ничего тем, кто не хочет меня понимать.

Пайк молчит. Смотрит на меня пару секунд и переводит взгляд на костер.

– Сегодня я никуда не пойду, – наконец говорю я.

С совой все хорошо. Кажется, она счастлива на новом месте. Утром у нас больше шансов найти ее.

– Отлично, – с ноткой удовлетворения говорит Пайк, но я молчу. – Давай лучше сделаю тебе десерт?

– Ты и сладкое взял?

– Еще бы.

Я сажусь на брезент и смотрю, как Пайк нанизывает на веточку зефирку и поджаривает ее на костре. Завитки серого дыма поднимаются к деревьям, а синева сумерек сменяется чернотой. Я откидываюсь назад и пытаюсь насладиться этой красотой, хотя рядом со мной парень, которого я прокляла.

Пайк сосредоточен на зефире, и на долю секунды мне становится стыдно за свой поступок. Стыдно, что Пайк даже не знает, как этот поход важен для него. Но потом я проигрываю в голове наши разговоры, и чувство вины отступает.

Конечно, я не хотела, чтобы сова похитила мое проклятье, но понимаю, почему вообще его написала. Я хотела отдать заклинание земле. И по-прежнему хочу.

Пайк вынимает зефирку из огня, и из нее вырывается крошечное пламя. Он дует на зефир и кладет его между двумя кусочками печенья с шоколадом посередине.

– Десерт.

Я беру печенье с зефиром, Пайк готовит себе такой же десерт, а я не понимаю, почему он это делает. Почему захватил еду для меня, почему в его высокомерном и покровительственном тоне проскальзывают нотки доброты? Если бы Пайк иногда вел себя как придурок, мне было бы легче. Когда думаю, что Пайк узнает из-за чего мы здесь, к горлу подкатывает тошнота. Я стараюсь успокоиться, оставаться в настоящем моменте, но дается мне это с трудом.

Вот почему такие люди, как Пайк, не понимают. Я не наслаждаюсь настоящим просто потому, что не могу. Невозможно радоваться мелочам, когда понимаешь, что может ждать тебя впереди, и особенно больно, когда тебя из-за это не любят.

Мне вдруг больше не хочется сидеть рядом с Пайком.

– Пойду спать. – Я встаю.

– Больше не хочешь десерт? – Пайк смотрит на меня.

Я немного теряюсь. Мне кажется, он расстроен. Он спрашивает так просто, и внутри у меня все странно откликается на его искренность. Я собираюсь сесть обратно, но останавливаю себя. Хватит фантазировать.

– Нет, спасибо.

Я иду к палатке, ощущая на себе взгляд Пайка. В горле все так сжимается, что больно глотать.

Включив фонарик, я переодеваюсь в спортивные штаны, залезаю в спальный мешок и застегиваю его до подбородка. Слышу, как Пайк прибирается, выбрасывает мусор и остатки еды. Он тушит костер, залезает в свою палатку, и мир погружается в тишину.

Я лежу с открытыми глазами, уставившись наверх. Так темно, что ничего не видно. Интересно, Пайк уже спит или тоже лежит с открытыми глазами?

Ветви деревьев шелестят на ветру, и начинает накрапывать дождь. Капли стучат по нейлоновой ткани. Звук приятный и успокаивающий, и я глубже зарываюсь в спальный мешок.

Веки тяжелеют. Вдалеке раздается четыре громких уханья.

Глава 10

Меня будят царапающие звуки. Поморгав пару раз, чтобы глаза привыкли к свету, я поднимаюсь и вслушиваюсь. У палатки маячит тень, раздается низкий гортанный звук. Тихо выскользнув из спального мешка, надеваю ботинки и расстегиваю палатку.

Палатка Пайка застегнута. В ней тихо – он все еще спит. Я осматриваю наш лагерь. У погасшего костра расхаживает крупная пума. Я выхожу из палатки и медленно встаю во весь рост. Утро совсем раннее и я дрожу от холода.

Пума поворачивает голову ко мне. Прижав уши, она громко и взволнованно рычит.

– Привет, – шепчу я, глядя ей прямо в глаза. – Я не причиню тебе зла.

Пума пристально смотрит на меня. Я нахожу магию в звере и собираю ее воедино. Частицы превращаются в крепкую невидимую нить, тянущуюся от пумы ко мне. Дикая кошка удивленно рычит, но мне не страшно. Видимо, пума никогда раньше не сталкивалась с ведьмами, никогда не знала, что магия в ней и вокруг нее может ожить.

Даже самые свирепые звери понимают, что бояться нужно своей уязвимости.

Я притягиваю магию пумы, позволяю ей увидеть каждую мою частичку и показываю, что меня не нужно бояться. Дикая кошка не сводит с меня глаз, но ее уши уже не так напряжены. Медленно она расслабляется.

– Вот так, – говорю я. – Тебе пора.

Я не могу заставить животное уйти, но вкладываю желание покинуть лагерь в свою магию и обволакиваю ею пуму. И все же выбор за ней. Пума смотрит на меня еще несколько мгновений и отступает. Она разворачивается, но вдруг тишину разрывает щелчок молнии на палатке Пайка.

– Пайк, – говорю я, не отрывая взгляда от пумы, – не выходи из палатки.

Но он не слушает меня, спотыкается о край и падает лицом на землю. В другой раз я бы от души посмеялась, но сейчас рядом пума, а Пайк только что превратился в потенциальную добычу.

– Ты никогда не слушаешь, что тебе говорят? – раздраженно ворчу я.

Пайк хватает с земли очки и снова надевает их. Он замечает пуму. Его глаза широко распахиваются. Он протягивает ко мне руку, словно хочет, чтобы я никуда не уходила.

– Айрис, не двигайся! Здесь пума.

– Сама вижу, – огрызаюсь я. – Поэтому и велела тебе оставаться в палатке.

Пума с рычанием крадется к Пайку.

– Так, не шевелись. Издавай громкие звуки. Не смотри пуме в глаза. Черт, спрей от медведей в палатке остался, – тараторит Пайк так, будто слова спасут его, хотя сам он не в силах сдвинуться с места.

– Да встань ты уже, ради бога! Она же считает тебя добычей!

Поздно. Пума прыгает, и Пайк закрывает голову руками. Я лихорадочно