мнение о чем-то более высоком, когда хочу сострить или сделать оригинальное замечание, язык у меня словно прилипает к гортани и я не в силах даже рта раскрыть.

– Утешайтесь тем, – ответил ему Гёте, – что выразить нечто необычное нам иной раз не удается даже на родном языке.

Затем он спросил господина X., что тот читал из немецкой литературы.

– Я прочитал «Эгмонта», – сказал англичанин, – и эта пьеса доставила мне такое наслаждение, что я трижды к ней возвращался. То же самое я могу сказать и о Торквато Тассо. Сейчас я читаю «Фауста», но он мне, пожалуй, еще трудноват.

При этих словах Гёте рассмеялся.

– Право, я не советовал бы вам уже теперь браться за «Фауста». Это вещь сумасшедшая, она выходит за рамки привычного восприятия. Но поскольку вы, не спросясь меня, уже стали ее читать, посмотрим, что из этого получится. Фауст – такая необычная личность, что лишь немногие могут проникнуться его чувствами. Да и Мефистофеля не так-то просто раскусить, он насквозь пронизан иронией и в общем-то является живым воплощением определенного миропознания. Но посмотрим, в каком свете он перед вами предстанет. Что касается Тассо, то его душевный мир ближе обычным человеческим чувствам, да и отточенность формы здесь облегчает понимание.

– И все же, – возразил господин X., – в Германии Тассо считают трудным, кое-кто даже выразил удивление, узнав, что я его читаю.

– Главное при чтении Тассо, – сказал Гёте, – это чувствовать себя взрослым и в какой-то мере знать нравы избранного общества. Молодой человек из хорошей семьи, одаренный умом и известной чуткостью, к тому же просвещенный, пусть даже поверхностно, благодаря общению со значительными людьми из высших сословий, Тассо трудным не сочтет.

Разговор перешел на «Эгмонта», и Гёте по этому поводу сказал следующее:

– Я написал «Эгмонта» в тысяча семьсот семьдесят пятом году, следовательно, пятьдесят лет назад. Я во всем придерживался истории и стремился ко всей возможной правдивости. Десять лет спустя, находясь в Риме, я прочитал в газетах, что революционные сцены, воссозданные в «Эгмонте», до последней подробности повторились в Нидерландах. Из этого я заключил, что мир по сути своей остается неизменным и что мое изображение действительности не лишено жизненной правды.

Среди всех этих разговоров подошло время отправляться в театр, мы поднялись, и Гёте доброжелательно отпустил нас.

По пути домой я спросил господина X., как ему понравился Гёте.

– Мне еще не встречался человек, – отвечал тот, – в котором обходительная мягкость в такой мере сочеталась бы с прирожденным величием. Он во всем велик, как бы он ни держался и как бы ни был снисходителен.

Одаренность женщин

Вторник, 18 января 1825 г.

Сегодня в пять часов отправился к Гёте, которого не видел уже несколько дней, и провел с ним прекрасный вечер. Я его застал в кабинете, где он сумерничал, беседуя с сыном и надворным советником Ребейном, своим врачом. Я подсел к их столу. Некоторое время мы еще проговорили в полутьме, потом внесли свечи, и я обрадовался, что Гёте так хорошо выглядит и так бодр.

С обычной своей участливостью он спросил, что нового встретилось мне в эти дни. Я рассказал о своем знакомстве с некоей поэтессой и воздал должное ее оригинальному таланту; Гёте, знавший кое-что из ее произведений, присоединился к моим похвалам.

– Одно из ее стихотворений, в котором она описывает природу своих родных краев, носит весьма самобытный характер. Талант ее направлен на внешнее, но у нее достаточно и хороших внутренних качеств. Многое в ней, правда, заслуживает порицания, но пусть себе идет тем путем, по которому ее влечет талант, мы ее с него сбивать не станем.

Разговор перешел на поэтесс вообще, и надворный советник Ребейн заметил, что поэтический талант у женщин ему нередко представляется духовным половым влечением.

– Нет, вы только послушайте, – смеясь и глядя на меня, сказал Гёте, – «духовное половое влечение!» – вот как выражаются врачи.

– Не знаю, так ли я выразился, – продолжал тот, – но в какой-то мере это правильно. Обычно эти создания не знают счастья в любви и ищут ему замены в духовном. Если бы они вовремя вышли замуж и народили детей, они бы и не помышляли о поэзии.

– Не буду вникать, – сказал Гёте, – насколько вы правы в данном случае, но я знавал немало женщин, одаренных в других областях искусства, и с замужеством все это кончалось. Некоторые девушки прекрасно рисовали, но, став женщинами, матерями, уже не брали в руки карандаша и занимались только своими детьми.

– Я считаю, – с живостью продолжал он, – пусть наши поэтессы творят и пишут, сколько их душе угодно, лишь бы наши мужчины не писали, как дамы! Вот это уж мне не по вкусу! Почитайте наши журналы, наши альманахи, до чего же это слабо и с каждым днем становится еще слабее! Если сейчас перепечатать главу из Челлини в «Утреннем листке», она бы все затмила!

– Но покамест оставим эти разговоры, – весело продолжал он, – и порадуемся нашей славной девушке из Галле, которая по-мужски умно вводит нас в сербскую жизнь. Ее стихи превосходны! Некоторые из них можно поставить в ряд с Песнью Песней, а это кое-что значит. Я написал статью об этих стихах и уже напечатал ее.

С этими словами он протянул мне четыре первых, уже чистых, листа «Об искусстве и древности» с напечатанной статьей.

– Я кратко охарактеризовал отдельные стихотворения в соответствии с основным их содержанием, и думается, вы оцените прелесть этих мотивов. Ребейн ведь тоже не чужд поэзии, во всяком случае, того, что касается ее содержания и материала, может быть, и ему доставит некоторое удовольствие, если вы вслух прочитаете это место.

Я стал медленно читать. Краткое содержание стихотворений было здесь обозначено так исчерпывающе, так взволнованно, что при каждом слове целое вставало перед моими глазами. Но всего обворожительнее показались мне следующие:

1

Скромность сербской девушки; она никогда не подымает своих прекрасных ресниц.

2

Разлад в душе любящего: он шафер и должен подвести свою любимую к жениху.

3

Тревожась о любимом, девушка отказывается петь, чтобы не казаться веселой.

4

Сетования по поводу новых обычаев: юноша сватает вдову, старик – девушку.

5

Сетование юноши: мать предоставляет дочери слишком много свободы.

6

Доверительно-веселый разговор девушки с конем, который выдает ей чувства и намерения своего господина.

7

Девушка не хочет идти за нелюбимого.

8

Прекрасная трактирщица; среди посетителей нет ее возлюбленного.

9

Отыскал и с нежностью будит любимую.

10

Какое ремесло у суженого?

11

Из-за болтливости проворонила любовь.

12

Суженый вернулся