Игнат молча продолжал рвать ручкой бумагу. Помощница, ошибочно приняв молчание за ожидание, еще глубже просунулась в кабинет.

– Тут это… к вам пришли. Я хотела…

– Рая! – Игнат проскреб ручкой наискосок всю страницу. Рая поморщилась от неприятного звука.

– Рая! – повторил Игнат, не поднимая глаз. – Я о чем тебя просил?

– Игнат Андр… – прикрылась дверью женщина.

– Нет, ты вспомни, о чем я тебя просил? – перечеркивая написанные слова в такт произнесенным, повторил Игнат.

Как же не любила Рая этих приступов начальственного бешенства. Дома, стоило какой-нибудь суке повысить на нее голос, она в ответ бросала кастрюлю с супом в открытое окно. Но здесь ей приходилось терпеть, смотреть, молчать и кланяться.

– Я просил, – с металлом в голосе продолжал начальник, – чтобы меня не беспокоили ни-по-ка-ко-му-по-во-ду!

Он оторвался наконец от текста и поднял на Раю красные и злые глаза.

– Так в чем же дело? – прозвучал риторический вопрос.

У Раи мелькнула мысль, что не ровен час, уволит, но отступать было некуда. Кроме того, вооруженная паркеровским копьем Харибда еще не знала, что Сцилла уже ждала в приемной.

– Простите, Игнат Андреевич, – промямлила Рая. – Но дело в том, что здесь…

– Не важно, кто здесь, – не дослушав, Игнат вновь занес ручку над растерзанной бумагой.

На остром кончике пера скопилась и блеснула в солнечном свете капля крови вместо чернил. Или Рае это только показалось?

– Дело в том, – собралась с духом помощница. – Что пришла ваша… – она запнулась.

Красная капля сорвалась с пера и полетела вниз.

– …супруга. Инга Кирилловна, – капля упала на бумагу и растеклась алым пятном.

Стоя у дверей своего подъезда, Кир осматривал двор. Кочки нигде не было видно, оставлять сардельку на снегу он не хотел, мало ли кто схватит, и так и стоял с розовой малоприличной штучкой в руках, гадая, куда же запропастилась собачонка. Внезапно дверь за его спиной распахнулась, и из нее в сопровождении модной матроны с визгом и воем вылетели несколько детей. Вообще-то их было трое, но они так мельтешили и путались, что возникали трудности с подсчетом. Мужчина, ожидавший их в автомобиле напротив подъезда, быстро вышел, открыл дверцу и, размахивая растопыренными руками, попытался запихнуть на заднее сидение беспокойную малышню. С двумя удалось справиться сразу, но третий оказался проворнее, проскочил под локтем мужчины и уже собирался было дернуть куда-то в сторону, но тут его догнал материнский пинок, и дитя, скуля, полетело на место. Дверь захлопнулась, мужчина оттер пот со лба, сел за руль, мотор взревел, и железная банка с тремя бешеными карасями укатила со двора. Вздохнув с нескрываемым облегчением, женщина развернулась и столкнулась нос к носу с Киром.

– Ой, здрасте, Кирилл Александрович, – пропела она, мгновенно оправив пальто, юбку, блузку, сережку в ухе и завиток сожженных краской волос. – Как поживаете? Как дочурка?

– Здравствуйте, здравствуйте, Клавдия Арнольдовна, – отозвался тот, едва скользнув взглядом по дебелой фигуре соседки и понюхав воздух. – Спасибо. Все нормально. Дочурка изменяет мужу с молодым любовником. А как ваши дела?

Совершив очевидное усилие над собой, Клавдия Арнольдовна, потомственная мещанка, тайная алкоголичка и бывшая заведующая отделом кожгалантереи в районном универмаге, изо всех сил постаралась сделать вид, что ничего такого не произошло.

– Да и не спрашивайте, – от удивления она дала петуха.

Прочистив горло, продолжила:

– Вон, видали? Что за дети! Наказание. На днях отвезла их к матери, так они там прямо взбесились. Мать звонит…

– Звонит, – как будто между прочим, негромко и даже удовлетворенно вставил Кир, но соседка не расслышала.

– …говорит: «Это что же такое? Кого растим?! Хулиганов!» Они там у нее набрали полную ванну, разложили сосиски по тапкам, залили все кетчупом и пустили на воду. Мать их за уши дерет, а они кричат, что это кровавые галеры!

– Так вы их матери-то не отдавайте, – невинно глядя на нее, предложил Кир.

– Да как не отдавать, – повела плечом Клавдия. – Хоть дух перевести… А то ни на себя, ни на мужа времени не хватает.

– Ну да, ну да, – Кир прищурился. – Так вы бы тогда лучше детей не заводили.

– Ой, ну что это вы такое говорите! – всплеснула руками соседка. – Как же не заводить-то? Как же так, без деток-то? Все заводят, а мы чем хуже?

– Ну да, ну да…

Кир как-то раз видел, как она драла старшего сына за вихры и приговаривала: «Будешь, человеком, падла, будешь, я сказала!»

– Ой, а у нас ночью-то что было, – вдруг спохватилась соседка. – Жорик-то, Георгий Степанович из 12 квартиры, ну тот, что под вами… Жену вчера убил. У него любовница, оказывается, была. Шавка молодая. А Валентине какая-то падла и донесла. Она в крик, он слушал, слушал, а потом как дал ей табуреткой по голове – из нее и дух вон. Сам потом ментов вызвал. Такие дела. А ведь жили-то душа в душу. Ну ладно, – без всякого перехода свернула разговор Клавдия, – пойду я, мне еще в магазин надо.

– Счастливо вам, – Кир потряс головой, словно желая освободить уши от набившегося туда словесного мусора.

Он шагнул к подъезду и помахал соседке ручкой.

– Приветы передавайте. Мужу вашему и маме…

Он почти скрылся за дверью.

– …ведьме старой.

Последние слова прозвучали с нежностью необычайной. Дверь захлопнулась. Клавдия Арнольдова стояла у подъезда без единой мысли в голове и наблюдала за черно-белой дворняжкой, бежавшей наискосок через заметенный снегом двор. На лице женщины появилось уродливое выражение, мгновенно состарившее ее лет на десять.

– Да что б ты подавился своими приветами, – вдруг совсем другим голосом, с яростью процедила она.

– Подавлюсь, Клавдия Арнольдовна, обязательно подавлюсь. Вашими-то молитвами, – неожиданно громко и ясно послышалось из-за двери.

Женщина вздрогнула, перекрестилась, стянула воротник пальто на груди и бросилась вслед за собакой прочь со двора.

Игнат, не отрываясь, смотрел на красное пятно, что расплывалось перед ним на договоре. Он прекрасно слышал, как открылась, а потом закрылась дверь кабинета, раздались шаги, шорохи. Он уловил дыхание и знакомый запах, пряный аромат то ли жасмина, то ли сирени. Оставалось только поднять глаза и убедиться в том, что его бывшая жена стояла посреди кабинета.

Осунувшееся лицо, темные круги под глазами, тревожный взгляд, беспокойные пальцы. Игнат, усердно растивший цветы зла в своем сердце, почувствовал, как волна острой жалости подступила к горлу. Вообще-то Инга не относилась к тому типу женщин, о которых говорят «кровь с молоком». Что-то от врубелевских царевен проступало в ее чертах. Слишком темные густые волосы, длинные ресницы, тонкая переносица, печальные глаза, хрупкие запястья. Стоило ей не выспаться, как густые синие тени проступали на лице, и взгляд делался отсутствующим. Дитя декаданса. Отравленная змейка. Сейчас она стояла посреди комнаты, и было видно, что ей и неуютно, и неловко, и она не знает, ни как ступить, ни что сказать, ни что сделать.