– Посмотри, на кого ты похожа, – с укором сказал он, вместе с ней заглядывая в отражение. – Воин. Настоящий комнатный воин.

Пока Кир доставал из комода расческу, он против своей воли опять тихо прыснул.

– Чего ты смеешься? – вскипела девочка.

– Тише, тише ты, – переполошился Кир.

– Чего смеешься? – шепотом повторила она. – Ему же больно, наверно.

– Вот именно, – подтвердил Кир, разбирая длинные каштановые пряди. – А ты о чем думала, когда его в глаз била?

– Ни о чем, – потупившись, девочка смотрела на свои расцарапанные ноги.

Кир помолчал, давая ей возможность собраться и самой рассказать о потасовке. Она понимала, что дед ждет, но молчала, надув губки. Кир легонько постучал расческой по ее затылку.

– Тук-тук, ну, рассказывай, что там у вас стряслось? – спросил он.

Девочка глубоко вздохнула, как перед погружением.

– Ну, сначала все было нормально. Мы сидели, рисовали. Картинки всякие, дома, людей, а потом маму с папой. И у него папа вышел такой красивый, а мама – уродина. Я спрашиваю: «Почему?» А он молчал-молчал, а потом как скажет: «Наша мама проститутка и предательница, а папа, бедный, страдает из-за нее!» Ну, я вступилась за маму, а он как начал кричать: «Это она во всем виновата!» В общем, я его поколотила.

Кир понимающе кивнул.

– А ты сама-то как думаешь, кто виноват? – спросил он.

Девочка смотрела на его отражение в зеркале.

– Мы, – неожиданно быстро и тихо ответила она.

– То есть? – удивился Кир.

Она вдруг обернулась, и незаплетенная коса выскользнула из его рук.

– То есть я хотела сказать, а что если вдруг мы? – пояснила девочка. – Я злилась на маму за все, что она сделала, плакала, плакала, а потом изо всех сил прокляла ее. Я так хотела, чтобы ей плохо было, что у меня голова разболелась. А что если меня услышали? Что если какой-нибудь дух пожалел меня и решил помочь?

Кир провел пальцем по нежной щечке и развернул девочку обратно лицом к зеркалу.

– Ни в чем ты не виновата, – спокойно произнес он. – Взрослые – странные люди. Любят то одних, то других. Их чувства, как сны, приходят и уходят. И в этом некого винить.

Кир замолчал, девочка тоже. Так они и стояли в тишине, и Кир постепенно приводил в порядок ее волосы. В серванте, вдогонку основным разрушениям, что-то звякнуло и сорвалось. Но Кир и девочка даже не посмотрели в ту сторону, внимательно рассматривая свои отражения в зеркале.

Игнат ехал по городу, словно во сне. Снег валил плотной белой массой, растушевывая очертания домов и фигуры прохожих. В нем, как в полупрозрачном студне, вязли и люди, и автомобили. Перекрестки казались непреодолимыми рубежами, светофоры беспомощно переключались, ревели клаксоны, завывали сирены, и пар валил из человеческих ртов и выхлопных труб. Путешествие по адресу, нацарапанному нервной рукой на клочке бумаги, грозило затянуться. Игнат украдкой посмотрел на свою бывшую жену.

Он знал, что мать Инги умерла на следующий день после выписки из роддома. Всего один день и одну ночь провели они вместе, и, хотя это было совершенно невозможно, Инга рассказывала, что не по фотографиям помнит высокую улыбчивую женщину с внимательным взглядом карих глаз. Маленькой, она обожала отца, считала его волшебником и была привязана к нему, как влюбленная женщина. Кир тоже долгие годы души в дочке не чаял. И жили бы они долго и счастливо, если бы однажды все не переменилось…

Игнат притормозил перед обледеневшим трамваем, пережидая, пока сменятся пассажиры и, когда двери со стоном сомкнулись, вновь медленно тронулся вперед. Инга безучастно смотрела прямо перед собой. От нее пахло валерьянкой и водкой, которые почти насильно влил в нее Игнат. До этого, захлебываясь слезами, она лепетала что-то бессвязное. Постепенно картина прояснилась, при этом все запуталось окончательно. Выходило, что вчера утром Виктор поехал по делам, вечером позвонил, сказал, что зайдет в магазин за сигаретами и через пару минут будет дома. Пара минут растянулась на всю ночь, он все не шел, и его телефон не отвечал…

Инга сначала ждала дома, потом не выдержала и вышла во двор. Она кружила по небольшому скверу, и ее не покидало ощущение, что беда, как невидимый корабль-призрак, надвигается на нее в ледяных сумерках. Инга бродила по собственным следам, вытаптывая тропинки в снегу между засыпающими ледяными многоэтажками. От волнения ее сердце делалось все меньше и меньше и наконец превратилось в невероятной тяжести ртутную горошину. Виктора не было. Нескладный юноша, почти мальчик, с которым она после стольких лет ожидания счастья вновь стала смешлива и весела, пропал, сгинул, растворился в городской тьме. Инга места себе не находила, всматривалась в случайных прохожих и, как ни старалась, не могла заставить себя остановиться, успокоиться и вернуться обратно в дом.

Так продолжалось до утра. Она вошла в квартиру с рассветом. Окоченевшими руками открыла дверь, не раздеваясь прошла внутрь и опустилась в кресло перед телефоном. Ужас наделил ее способностью предвидения. Теперь она точно знала, что ей позвонят. И у нее не было сомнений, что этот звонок отнимет последнюю надежду.

Сейчас, сидя рядом с бывшим мужем в машине и пересекая город в неизвестном направлении, Инга чувствовала себя словно оглушенной взрывной волной. Мир как будто был включен не на полную мощность: она не все слышала, смотрела на дорогу, но мало что замечала, не все мысли задерживались в ее сознании, не все эмоции достигали цели. Первая волна спасительной анемии наступила утром, сразу после телефонного звонка. Поговорив, а, вернее, послушав незнакомца – Инга даже не разобрала, мужчина это был или женщина – она отложила телефон и опустилась обратно в кресло. Прошло время, она встала, прикрыла за собой дверь и ушла из квартиры. Был один человек, который мог ей помочь. К нему она и отправилась.

Неожиданно поток машин двинулся, но вскоре опять встал. Прямо посреди проезжей части вскрыли асфальт и выкопали глубокую яму. Куча черной земли, припорошенная снегом, наводила на мысли о свежевырытой могиле. Гигантские бормашины визжали и крошили мостовую, и Игнат, чтобы заглушить шум, сделал громче радио. Джазовое бормотанье и перешептывание успокаивало его, и он, вслушиваясь в кваканье саксофона и шуршание перкуссий, внимательно следил за тем, чтобы не въехать в бампер впереди идущей машины. За задним стеклом автомобиля, растянувшись на боку, лежал толстый белый кот. Игнат был уверен, что это меховая игрушка и уже забыл о нем, как вдруг тот потянулся, растопырив розовые коготки, зевнул и показал маленькую и хищную алую пасть. Игнат невольно улыбнулся.

Он не спешил, ему нужно было сосредоточиться и как следует обдумать происходящее. Все последнее время он, как мог, приучал себя к мысли, что Инги больше нет в его жизни, и сейчас, стоя в пробке, гадал, что же привело ее к нему – крайняя степень цинизма или отчаяния?