Он что… уснул? Как это могло случиться? Он проснулся в гостиной. Под ним было подстелено одеяло, чтобы он не испачкал диван в стиле барокко. Где его сумка? Зак запаниковал, вспомнив о фотографии матери.

Он услышал тихий перезвон столового серебра и фарфора из соседней комнаты. Оттуда доносился аромат жареного мяса. Желудок свело от голода. Разве он не ел недавно? Нет, на улице была ночь; со времени обеда миновали часы. Он… упал со стены, а затем потерял сознание? И проснулся несколько часов спустя?

Он недоверчиво покачал головой. Голодный приступ сопровождался тошнотой, от которой Зак скорчился. Он неохотно поднялся и направился в столовую. Та была освещена тусклым светом люстры и дюжины мерцающих свечей, капавших воском на серебряные подсвечники.

Митчем разрезал большой кусок мяса на изящной фарфоровой тарелке. Стейк с кровью был скорее сырым, чем жареным.

Дядя жестом пригласил Зака занять место напротив него. Ярость охватила племянника, как всегда, когда он видел стоическое, неестественное спокойствие Митчема. Тот стал бы отличным секретным агентом. У него было ноль эмоций. Он состоял из чистейшей силы воли и самоконтроля.

Как только Зак сел напротив дяди, его охватило отчетливое ощущение дежавю. Все это уже повторялось многократно, оставаясь совершенно абсурдным. Ничто в этом доме никогда не имело смысла, но в нем сохранялись свои правила. Свои собственные нездоровые повторяющиеся танец и ритм. Льет ли дождь, сияет ли солнце, жизнь или смерть, ужин всегда будет подан в семь часов.

Когда мать Зака умерла, его просто бесило, что горничная продолжает подавать ему еду в то же время, что и раньше. Это оскорбляло его горе – то, что жизнь проходит точно так же гладко, тем временем как часть его самого ушла безвозвратно.

В конце концов, размеренная рутина поместья сломала его; после того как он отправлял свой ужин обратно на кухню в течение целого месяца, Зак поддался внушительному ритму поместья и собственному голоду. Но не в этот раз. Он не позволит им снова сломить его.

Он оттолкнул тарелку.

– Как долго я был в отключке?

– Весь день, – отозвался Митчем. – Ты собираешься сделать еще много попыток побега? Если да, я должен предупредить охранников. Присмотр за тобой, на самом деле, не входит их обязанности.

– Как долго ты намерен держать меня в плену? – спросил устало Зак.

– Сколько потребуется.

– Ладно. Тогда я сделаю столько попыток, сколько потребуется.

– Убегая, ты ничего не выиграешь.

– Я ничего не получаю от пребывания здесь.

– Я скажу тебе, где Ника, – предложил дядя.

Зак закатил глаза. Не в правилах Митчема в чем бы то ни было уступать.

– Чего же ты хочешь за такую-то щедрость?

– Всего лишь твоего сотрудничества.

Зак фыркнул. За формулировкой «сотрудничество» может скрываться все что угодно. Но потом он подумал о Нике, о том, как она ему доверяла. Как она смотрела на него. Его решимость вспыхнула, как восковые свечи на столе.

– Я буду сотрудничать, – каркнул он хрипло.

Проклятое горло снова сжалось. Это была ложь, но, возможно, та, которая купит ему информацию. Ему нужно что-то конкретное, чтобы предложить газетчикам.

– Замечательно. Охрана! – позвал Митчем, обернувшись к двери.

Охранник заглянул в комнату. Зак не переставал удивляться. Охранники материализуются в столовой? Сколько их нанял дядя? Отчего вдруг он стал так остро нуждаться в защите?

– Приведи нашу гостью, – приказал Митчем.

Охранник кивнул и исчез. Через минуту он вернулся с маленькой женщиной. Она была в сарафане, руки сложены на животе. Ей было за сорок: «гусиные лапки» у глаз, проседь в волосах.

Она застенчиво улыбнулась Заку – как будто ждала от него одобрения.

Пока Зак смотрел на нее, гостья пересекла столовую и села за стол между ними.

– Это Кэтрин, – представил ее Митчем.

– Привет, рада познакомиться, – сказала Кэтрин.

Ее голос прозвучал как шепот в сравнении с сильным голосом Митчема.

– Хм… Привет, – отозвался Зак.

Он посмотрел на женщину, затем на Митчема, затем снова на нее. Что это за новая игра? Минуты тянулись медленно. Кэтрин, потупившись, молчала. Дядя продолжал есть.

У Зака неприятно сосало под ложечкой. О чем бы ни шла речь, это что-то точно нехорошее. Он взял нож и вилку и уставился на еду, которую ему подали.

– У Кэтрин фотографическая память, – сообщил дядя.

Зак окаменел. Женщина улыбнулась ему. У нее была зрительная память как у Ники – вид памяти, которая записывает события в фотографических деталях и сохраняет эти детали навсегда. Заку подумалось, что вот она и его лицо навсегда запомнит. Она смотрела на него как невинный ягненок, готовый к забою.

– После ужина вас обоих подготовят. Учитывая твою чувствительность, – сказал Митчем, указывая вилкой на Зака, – я подумал, что ты захочешь сперва познакомиться с ней.

– «Сперва»? Не понимаю, – отозвался Зак.

Но он понял. И это понимание жгло его изнутри.

Дядя вздохнул и отбросил в сторону свою кремовую салфетку.

– Ты вроде бы собирался сотрудничать?

Зак не ответил. Он не собирался делать эту ситуацию менее абсурдной, вступая в диалог.

– Зак, тебе известно, что я терпеть не могу, когда ты ведешь себя так глупо, – возмутился Митчем.

От раздражения у него пошли красными пятнами щеки; радужки его глаз были черными как обсидиан с отсветами танцующего пламени свечей.

– Кэтрин является добровольным донором. Она хочет этого и получит хорошую компенсацию, поэтому ты не должен предъявлять никаких возражений. Как только вы подготовитесь, можно делать пересадку.

Кэтрин ободряюще улыбнулась ему.

Зак закричал бы, если бы кто-нибудь снаружи мог услышать его.

Ника проснулась от слабого щелчка замка и повернула голову к двери, но там никого не было. Девушка посмотрела в окно: было темно, но она все еще могла разглядеть на стекле очертания своего мутного SOS.

Подушка была теплой. Должно быть, она крепко спала. Ника встала и попробовала дверь – открыто, хотя тот, кто открыл дверь, куда-то исчез.

Ника спустилась на кухню и нашла там Квинна, Эмбер и Саймона сидящими вокруг стола-острова. Она с облегчением выдохнула напряжение.

– Все в порядке? – спросила Ника, садясь.

Кухарка взбивала жидкое тесто в большой серебряной миске и что-то смотрела на своем телефоне, который прислонила к тостеру.

Трио мрачно кивнуло.

– Как твой кашель? – спросила она Эмбер.