«Восемь», — досчитала я.

Наступило непродолжительное затишье, но милиционеры не торопились расходиться. Затем из двери грузовика выпала полосатая сумка неимоверно больших размеров, за ней из двери показалась следующая, точно такая же по величине, а затем и их владелец.

Вернее, владелица. Это была совсем юная особа лет восемнадцати, очень приятной наружности. Она выпрыгнула из грузовика прямо на один из своих баулов, едва задержалась, чтобы отдохнуть, озираясь точно загнанный в ловушку волчонок, но ее торопили милиционеры.

Девушка с трудом захватила свою поклажу и, преодолевая уже натоптанную скользкую тропинку, быстро зашагала в сторону вагона. Ей с большим трудом удалось приподнять свои сумки на подножку вагона — милиционеры равнодушно наблюдали за ней — и наконец взобраться на ступеньку. Дверь вагона тут же закрылась. Милиционеры быстро погрузились в машины и уехали. На перроне осталась лишь группа мужчин и моя беглянка. В следующую секунду раздался гудок. В это же самое время мальчонка подбежал к парикмахерше, быстро проговорил несколько слов, на что та едва кивнула головой, и мужчины толпой направились в сторону вокзала. Беглянка же поспешила к своему вагону.

Ранее расшифрованный ребус относительно того, что за пассажиры едут в вагоне номер двадцать три, не только не стал понятнее, а, наоборот, намного усложнился. Да, я понимала, что это был спецвагон с осужденными, которых доставляли в места не столь отдаленные. Понимала и то, что паренек и милиционер-верзила были первыми, скорее всего, безобидными «ласточками», тогда как те, кого погрузили в спецвагон сейчас, — птицы стреляные. Ведь большинство из них — мужчины в возрасте и с явно выраженным кавказским обличием. А это уже куда более серьезно. А вот что общего может быть у парикмахерши с зэками и горцами, мне было непонятно. Но то, что ее с ними что-то связывает, — это факт. И возможно, связывает не только ее, но и ее подругу — вдову покойного Баулова. Загадка становилась все более интересной.

На улице стоял трескучий мороз. И хотя поезд приближался к Черному морю все ближе и ближе, и погода должна была бы уже значительно измениться в лучшую сторону, но лучше не становилось. Видимо, в этом году даже юг нашей страны страдал от сильных холодов, пурги и заносов. Зима не спешила уходить. Парадоксально, но картина, которая открывалась моему взору, когда я смотрела в окно, создавала впечатление, что наш поезд перепутал Новороссийск с Новосибирском.

Чем ближе мы подъезжали к месту своего назначения, тем больше шокировал меня вид из окна. Снег все чаще и чаще валил огромными пушистыми хлопьями. Сугробы сровняли неровности рельефа местности. Нельзя было определить, где маленькая речушка или овраг, а где пригорок или кусты. Вокруг расстилалась практически ровная белая пустыня, и лишь изредка кое-где из-под снега торчали макушки кустарников или низкорослых деревьев.

Населенные пункты так же утопали в снегу. Маленькие станции и полустанки представляли собой ряды дымящихся печных труб и снежные нагромождения, воздвигнутые человеческими руками, а вернее, различной техникой, которой эти самые руки управляют. Тропинки, протоптанные человеческими ногами, практически исчезли. Просто снег сразу заметал их. И лишь узкие дороги, прочищенные бульдозерами в черте поселков и городков, свидетельствовали о каких-либо передвижениях их жителей. И если по такой дороге-лабиринту проезжала легковая автомашина, то из окна поезда можно было увидеть лишь мелькание ее капота. Все остальное скрывали снежные сугробы.

Лежа на верхней полке поезда и не разглядывая мелькающие за окном пейзажи, с трудом можно было поверить в трескучие морозы и пургу. То ли в нашем вагоне исправно работало отопление, то ли проводница — любительница жары и поэтому врубила его на полную мощь, то ли новый вагон имел хорошую герметизацию, то ли все вместе взятое, но термометр постоянно показывал внутри вагона не менее двадцати пяти градусов тепла.

Пассажиры просто задыхались от жары и отсутствия воздуха.

Кто-то пытался открыть окно в купе или в тамбуре, но проводница строго-настрого это запретила, объяснив, что выходящие теплые пары быстро осаждаются на рамах и превращаются в ледяные наросты, что выводит из строя оконные замки.

Изнемогая от жары, сбросив всю лишнюю одежду и отложив в сторону одеяло, я металась по полке. Казалось, что от жары расплавились даже мозги. О сне говорить не приходилось. И лишь когда поезд набирал большую скорость, в купе становилось чуточку прохладнее. Видно, из незначительных щелей, все-таки имеющихся в вагоне, начинал поступать холодный воздух снаружи. Но тогда дело усугублялось тем, что наш вагон, который шел практически в конце состава, начинало так трясти, что казалось, будто бы это не поезд, а корабль, попавший в сильный шторм.

В этом случае приходилось изо всех сил держаться за различные поручни и выступы вагона, чтобы не свалиться с верхней полки. В такие минуты я очень жалела, что отказалась от предложения Виктора поменяться местами.

Чтобы хотя бы на непродолжительное время уснуть, а было уже далеко за полночь, я немного приоткрыла дверь купе.

«В это время суток мало кто выйдет в коридор, — решила я. — А немного прохладного воздуха поступит, когда на очередной станции проводница откроет дверь вагона».

И действительно, когда поезд останавливался, двери вагона открывались и в купе поступала небольшая порция морозного воздуха.

После очередной остановки, которая длилась минут двадцать — двадцать пять, поезд снова набрал большую скорость. Получив таким образом небольшое количество благодатного воздуха, я подсунула руку под подушку, покрепче зацепилась за подвернувшийся выступ и закрыла глаза. Сон наконец-то одолел меня. Буквально уже в следующую минуту мне показалось, что кто-то грубо трясет меня за плечо.

— А ну, подъем, — услышала я сквозь сон. — Чего пялишься, сука?

Эти ласковые слова были явно адресованы мне. Тряхнув головой и сбрасывая таким образом остатки сна, я увидела в проеме открытой настежь двери купе бородатого мужчину огромного роста.

— А вам лежать, — продолжал командовать он, направив на моих соседей автомат. — Лежать, я сказал, — толкнул он Юрия, который попытался встать с полки.

Юрий откинулся назад и затих. Падающий из коридора свет хорошо освещал его лицо. В его глазах я успела заметить движение мысли, хотя большое тело оставалось без движения. Со стороны казалось, что происходящее его совсем не касается, но его глаза выдавали тот факт, что в данный момент в голове у него целый рой мыслей.

— Ты что? Не поняла? Вставай, сказал, — снова скомандовал непрошеный ночной гость. — Быстро.

Я не спеша опустила ноги с полки, соображая, что же это все-таки значит. Больших усилий для этого не потребовалось. Факт был налицо. В проеме двери туда— сюда сновали люди, но это не были пассажиры нашего вагона. Это были «пассажиры» спецвагона номер двадцать три. А это означало одно — наш вагон захвачен осужденными зэками, то бишь мы заложники.