По словам знатока екатерининского времени Сергея Николаевича Шубинского, «жена Суворова была красавицей русского типа, полная, статная, румяная; но с умом ограниченным и старинным воспитанием, исключавшим для девиц всякие знания, кроме умения читать и писать». Сохранился редчайший отзыв о Варваре Ивановне младшего современника Суворова Аркадия Александровича Ригельмана, собравшего и опубликовавшего рассказы людей, хорошо знавших полководца. По этим свидетельствам, относящимся к концу 1783-го — началу 1784 года, когда Суворовы жили в крепости Святого Дмитрия Ростовского, супруга Александра Васильевича отличалась любовью к танцам и веселью.

Письма Суворова жене не сохранились. Из дошедших до нас отзывов Александра Васильевича о супруге видно, что он искренне привязался к ней.

Прибавим еще одно важное обстоятельство. Служба Суворова проходила на окраинах империи, как бы сейчас сказали, в горячих точках. Многие генералы, которых он считал своими соперниками, подолгу жили в столицах, были приняты при дворе, выезжали вместе с семьями за границу. Их жены веселились на балах, посещали театры и маскарады, одевались по последней моде. Варваре Ивановне довелось сопровождать мужа в Крым (полуостров тогда считался гиблым местом) и на Кубань, жить в далеких гарнизонах, среди постоянных опасностей. Известный русский психолог П.И. Ковалевский в своем очерке о Суворове подчеркнул одну из главных черт его характера: он не принадлежал ни себе, ни жене, ни обществу, был воин без страха и упрека.

Пока Суворов улаживал свои брачные дела, в судьбе его боевого товарища Потемкина произошли невероятные перемены. Еще во время мирных переговоров 1772 года стало ясно, что не только противница России Франция, но и ее союзница Пруссия не заинтересованы в скором окончании Русско-турецкой войны, истощавшей силы противоборствующих сторон. Войска молодого шведского короля Густава 111 (двоюродного брата Екатерины) заняли угрожающее положение в непосредственной близости от Петербурга. Высвободившиеся после раздела Речи Посполитой силы пришлось перебрасывать не на Дунай к Румянцеву, а на северную границу и в Предуралье, где в сентябре 1773 года вспыхнул мятеж яицких казаков.

Беглый донской казак Емельян Пугачев, объявив себя спасшимся мужем Екатерины, стал седьмым самозванцем, принявшим на себя имя незадачливого Петра III. Но именно ему удалось разжечь пламя восстания. Мятежники без труда захватили маленькие крепости, прикрывавшие границы от кочевников, собрали значительное количество артиллерии и осадили губернский город Оренбург. У Пугачева собралась армия, по численности не уступавшая армии Румянцева. После первых же поражений правительственных войск императрица осознала опасность ситуации. В письме новгородскому губернатору Я.Е. Сиверсу государыня признавалась: «Рейнсдорп (оренбургский губернатор. — В. Л.) вот уже целых два месяца осажден толпою разбойников, производящих страшные жестокости и опустошения. Два года назад у меня в сердце Империи была чума, теперь у меня на границах Казанского царства политическая чума, с которою справиться нелегко… Генерал Бибиков отправляется туда с войсками, чтобы побороть этот ужас XVIII столетия, который не принесет России ни славы, ни чести, ни прибыли. Всё же с Божиею помощию надеюсь, что мы возьмем верх… По всей вероятности это кончится виселицами. Какая перспектива, господин Губернатор, для меня, не любящей виселиц. Европа подумает, что мы вернулись к временам Ивана Васильевича».

Непросто складывались и отношения в высших сферах. За десять лет царствования Екатерина показала себя умной, рачительной правительницей и сумела упрочить свое положение. Но формально она могла править только в период несовершеннолетия своего сына Павла. Осенью 1773 года, буквально накануне получения известий о мятеже яицких казаков, в Петербурге была торжественно отпразднована свадьба наследника престола. Вопрос о власти встал во весь рост. Мятеж яицких казаков в условиях неоконченной войны с Турцией обострил политический кризис. Как и 12 лет назад, Екатерина оказалась перед трудным выбором. И она его сделала — вызвала из действующей армии Григория Александровича Потемкина и наделила его огромной властью. Опытная правительница давно оценила его ум, волю и независимость характера, разглядела в нем талант государственного деятеля, способного разделить с ней бремя власти.

Четвертого февраля 1774 года Потемкин прискакал в Царское Село. 1 марта он был пожалован в генерал-адъютанты. Затем последовали новые назначения, сделавшие Потемкина главным советником государыни по военным делам. Вскоре их союз был скреплен тайным браком. «Я без тебя, как без рук», «В тебе одном больше ревности к общему делу, нежели в протчих», «Что враги России и мои равномерно и тебе ищут досады, сему дивиться нечего, ибо ты им опаснее всех по своим качествам и моей к тебе доверенности» — такими признаниями полны письма Екатерины Потемкину.

Надо было утихомирить разыгравшуюся в Поволжье и Предуралье народную стихию. Потемкин добился того, чтобы главнокомандующему Румянцеву была предоставлена полная свобода рук для ведения мирных переговоров с турками. Не забыл он и своего боевого товарища: высоко ценя решительность, мужество и военный талант Суворова, рекомендовал его Екатерине как военачальника, способного быстро прекратить смуту.

Семнадцатого марта 1774 года Александр Васильевич получил долгожданный чин генерал-поручика. 29-го Екатерина писала Бибикову, недовольному действиями своего подчиненного И.А. Клапье де Колонга: «На случай же неспособности того Генерал-Порутчика к исполнению от Вас ему предписываемого отправлен будет к Вам немедленно Генерал-Порутчик Суворов».

Военная коллегия предписала Румянцеву откомандировать Суворова к Оренбургскому корпусу. Фельдмаршал предписание не исполнил, поскольку сам рассчитывал на своего нового родственника. В мае он двинул за Дунай два корпуса с решительными намерениями — разбить неприятеля и взять Шумну, где находился визирь. Одним корпусом командовал Суворов, другим — Михаил Федотович Каменский.

Последний был моложе Суворова на восемь лет, однако чин генерал-поручика получил чуть раньше и, следовательно, имел старшинство. Опытный Румянцев не мог не видеть разницы дарований посылаемых за Дунай генералов. Возможно, по этой причине он, в нарушение всех правил, прямо не подчинил Каменскому Суворова. Александр Васильевич, уловив эту слабину и не желая подчиняться осторожному и методичному Каменскому, шел со своим корпусом таким образом, чтобы только не пересечься с «мальчиком». Каменский пожаловался Румянцеву. Фельдмаршал раздраженно напомнил Михаилу Федотовичу о правилах старшинства, переложив на него ответственность за налаживание отношений. Военные историки справедливо упрекают мастера военного искусства за непоследовательность, однако его расчет оправдался.

Девятого июня, когда в районе села Козлуджа, наконец пути генералов пересеклись, Суворов поспешил двинуть свой корпус вперед. Во главе кавалерийского авангарда он втянулся в лесистое, протяженное дефиле[3], не подозревая, что с другого конца движется авангард сорокатысячного турецкого корпуса. При столкновении с противником слабые суворовские передовые части были отброшены.