– Ничего подобного. Адриана так и не смогла пережить своей зависти к успеху Харгровов, к нашему успеху, вот и решила запятнать наше имя сумасшедшими выдумками.

– У Алешандру есть доказательство. Правда должна выйти наружу, папа. Больше никакой лжи.

Отец посмотрел на Алешандру.

– Убирайтесь из моего дома. Сейчас же. Мы выясним это в суде.

– Вы недальновидны, – процедил Алешандру. – Согласитесь с тем, что предлагает моя бабушка. Это большее, на что вы можете рассчитывать. Принесите публичное извинение – и забудем об этом.

Отец испепелял его злобным взглядом.

– Вы полагаете, что я опозорю вековую семейную династию, извиняясь перед Салазарами за то, чего никогда не было? Это дело завязнет в крючкотворстве, а в суде я не появлюсь.

У Сесили упало сердце. Алешандру обнял ее за талию.

– Вы хотите торговать счастьем вашей дочери, лишь бы навечно сохранить ложь? Клейтон, если вы не уступите, то между нашими двумя семьями никогда не будет мира, и ваш внук окажется в середине этой вражды.

– Этого не произойдет. Суды отдадут опеку Сесили. Они всегда действуют в интересах матери.

– Да, но не в этом случае, потому что Сесили собирается выйти за меня замуж, – хладнокровно уточнил Алешандру.

Лицо отца сделалось землисто-серым.

– Этого не будет.

Сесили пришла в ярость. Она сейчас пошлет обоих к черту!

– Это так, – подтвердила она. – Я выйду за Алешандру. Поэтому тебе, папа, придется подумать о том, как прекратить эту вражду.

У Клейтона Харгрова окаменела челюсть.

– Поступишь так – оборвешь все связи с семьей.

– Папа, ты не можешь так обойтись со мной.

Отец скрестил руки на груди.

– Останься – и мы с тобой все решим. Уйдешь – живи как хочешь.

Алешандру наклонился к ней и тихо произнес:

– Сложите самое необходимое. За остальными вещами пришлем потом.

– Мне уехать прямо сейчас? – растерялась Сесили.

– Неужели есть желание остаться?

Одного взгляда на лицо отца – и ответ готов: нет. Она приняла решение. Она должна уйти.

Весь перелет обратно в Нью-Йорк Алешандру занимался двумя сделками: скандинавской, которую курировал Жуакин, и колумбийской – на эту кофейную компанию с капиталом в двадцать пять миллиардов долларов Салазары давно нацелились.

Он счел, что у Сесили было время остынуть. Она, разумеется, в бешенстве, но и он тоже не мог похвастаться добрым расположением духа, особенно после препирательства с бабушкой – она обвинила его в отсутствии здравого смысла и предательстве из-за того, что он женится на Сесили. За сорок восемь часов он побывал в трех странах, устраняя все те неприятности, к которым и она имела непосредственное отношение.

Бабушка все-таки – пусть и весьма неохотно – согласилась пойти на уступку: предложить Клейтону Харгрову то, от чего тот так глупо отказался. Можно лишь надеяться, что отец Сесили одумается.

К сожалению, его невеста ничуточки не успокоилась, когда они вернулись домой. Как только они вошли в дверь пятиэтажного таунхауса в фешенебельном Ист-Сайде Нью-Йорка, она, сверкая глазами, накинулась на него:

– Вы все испортили! Вы не оставили мне возможности это уладить! Неужели у вас не хватило ума понять, что я сделаю это лучше?

– Тогда почему вы этого не сделали? – натянуто спросил он. – Вы ждали голоса свыше, который дал бы вам дельный совет?

– Я собиралась сказать отцу после того, как поговорю с вами. Я бы ослабила шок. Но нет, вам было необходимо явиться самому, вы ведь такая важная шишка!

– При чем здесь это? – У него нервы были на пределе. – Я искал возможности, как разрешить нашу проблему, querida. Я пытался помочь. Извините, если я пренебрег тактичностью.

– Интересно узнать, каким образом вы могли бы помочь.

– Я подумал, что будет лучше, если мы скажем вашему отцу вместе.

– Вы сделали это один, – сердито сказала она. – Вы бесчувственный.

Pelo amor de Deus. Алешандру взъерошил волосы. Во что выльется этот брак? В бесконечные перепалки? Именно этого он клялся никогда не допускать.

– А затем, – прошипела она, – у вас хватило наглости счесть, что я принимаю ваше предложение еще до того, как я дала ответ.

– Но вы приняли его, – ответил он как можно спокойнее. – Почему? Мне любопытно.

– Моя мать умерла, когда мне было четырнадцать. Я провела самые важные для девочки годы без женского влияния. Я не лишу своего ребенка отца.

– Значит, мы оба согласны в том, что наш ребенок на первом месте.

Она неохотно кивнула.

– Что ж, в соответствии с этим положительным настроем, – произнес он, – позвольте показать вам ваш новый дом. Думаю, вам здесь понравится. Прошу вас.

Алешандру провел Сесили по роскошному дому, за который заплатил двадцать три миллиона. В огромной гостиной был высоченный, в двадцать футов, потолок, кирпичные стены, камин. А великолепная столовая могла принять большое количество гостей.

Она взирала на все с каменным лицом: и на помещение для детской, и комнату няни, и на студию йоги, и на многоуровневый сад на крыше. Энтузиазм у него окончательно пропал, когда они в молчании добрались до хозяйской спальни на верхнем этаже с арочными окнами и обширным камином, в котором потрескивали дрова.

Он оставил ее отдохнуть перед обедом и ушел с мыслями, что он, должно быть, рехнулся, рассматривая вариант с женитьбой. Его будущая жена не только персона нон грата для его семьи, но и абсолютно далека от практического разрешения ситуации, как он себе это представлял. Так бывает, когда ты хотел приобрести надежный седан, а вместо этого купил сделанную на заказ крайне капризную спортивную машину.

Сесили понимала, что выглядела сварливой и строптивой, но, когда они уселись обедать, она уже полностью владела собой.

Тихая, уединенная терраса казалась оазисом, кусочком рая посередине Нью-Йорка.

– Почему выбрали это? – спросила Сесили, обведя рукой террасу, когда экономка Фейт убрала тарелки и принесла кофе и чай. – Разве воротиле мирового бизнеса не больше подходит ультрасовременный пентхаус?

Черные глаза сверкнули.

– Может, не стоит язвить по поводу воротил, meu carinho?

Сесили чувствовала, как у нее загорелись щеки. Да, самообладание к ней, видно, не вернулось.

– Я хотел приобрести что-нибудь попроще, а агент по продажам показал мне этот дом, – сказал Алешандру. – Возможно, тут сыграло роль то, что я многие годы провел в пансионах. Мысль иметь свой просторный дом пришлась мне по душе.

Что она знает об этом человеке? По сути – ничего.