И тут увидел, как в нем зажегся неоновый свет.

Кто-то вошел в его кабинет.

Он поправил шляпу, сделал вид, что ничего не заметил. Выдохнул воздух, чтобы посмотреть, как он превращается в пар, быстро покосился направо и налево, чтобы убедиться, что за ним никто не следит, а затем направился к выходу.

Наружу, за ворота, на улицу Фатебенефрателли. Ни одной машины. Он сделал вид, что направляется в кафе напротив входа в управление, охраняемого двумя новобранцами. Потом миновал вход в бар, свернул налево, к площади Кавура, и тут внезапно остановился. Он надвинул шляпу на лоб и еще раз посмотрел, не следит ли за ним кто-нибудь, не проверяет ли, куда он идет. Увидел, как впопыхах выходит из управления очередной посыльный в синей форме (они толпами являлись сюда с площади Кордузио, с Центрального почтамта). Потом три сутулых мужчины, он смотрел на них сквозь промытый дождем слепящий солнечный свет: они шли к подъезду управления. Ему знакомы были одинаковые пальто тех двоих, что шли по бокам, их фетровые шляпы: это были люди из отдела судебной медицины, те, с которыми он встречался на Джуриати. Он попытался ухватить взглядом очертания мужчины в центре, более пожилого, чем те двое, в темной шинели, абсолютно мокрого, слегка прихрамывающего. Это был доктор Арле, заведующий отделом судебной медицины. Пару раз они работали вместе, и один из тех двоих, с Джуриати, сказал, что является его заместителем.

Направо, скорее, на улицу Джардини. Солнце, тень деревьев, свет, отражающийся от мокрого асфальта. Улица Боргонуово. Задорные лучи солнца пробивались сквозь шапки деревьев, росших вдоль улицы. Изумрудный блеск: зеленый киоск справа. От городских фонтанчиков, тоже зеленых, — новый поток света. Он вошел в бар на углу. Плотные кольца дыма, выдыхаемого из усталых легких, волны дыхания с густым запахом алкоголя. Он заказал кофе, над кофеваркой вился утомленный, бесформенный пар. Около туалета висел телефон, работавший от жетонов. Он снял тяжелую черную трубку, оперся рукой на корпус телефона. Задумался. Вспомнил о темных костюмах стариков, поднимавшихся по лестнице на пятый этаж управления. Подумал об Арле и его помощниках. Подумал о Болдрини. Подумал о педофильских кругах.

Подумал: это рискованно. Стоит попробовать.

Потом он набрал номер.

Гудок.

Два гудка.

Шипение в трубке. Третий гудок.

— Болдрини. Полиция нравов. — На линии перебои, помехи, звуки странной частоты.

Монторси постарался изменить голос:

— Это отдел судебной медицины. Сообщение для доктора Арле.

В ответ — смутная волна неуверенности, из комнаты, пропитанной потом, на втором этаже.

— Минутку, — ответил Болдрини. — Даю его вам.

Давид Монторси повесил тяжелую трубку. Сделал шаг назад, обернулся. Кофе был готов, очень горячий. Какой-то приземистый человек с паутинкой лопнувших капилляров на шелушащейся коже смеялся, широко открывая рот, так что густые серые усы расходились в стороны, доставая до щек. Все смеялся, смеялся шумно.

Итак, Арле сейчас у Болдрини, вместе с теми двумя из отдела судебной медицины, которые занимаются маленьким трупом с Джуриати и проводили его вскрытие. Он попытался рассуждать: чего они хотят от Болдрини? Откуда Болдрини было известно об обнаружении маленького трупа? Он стоял озадаченный, не находя ответов, чувствуя, как кофейный пар горячими каплями осаживается на его щеках.

Кто входил к нему в кабинет, в то время как он выходил из управления?

Ничего не ясно. Никто не в безопасности.

Именно в этот критический момент, когда необходимо было занять ясную позицию за или против Императора, Валленштейн оказался неспособным сделать решающий шаг. И в своем памфлете «Трубный звук в год благодарения» Ян Коменский приветствовал «великого северного монарха» как воина, который будет сражаться с Императором Вавилона.

Йозеф В. Полисенский. «Тридцатилетняя война»

История с проституткой прошла хорошо: два миллиона. Вернуться в отдел расследований, на Фатебенефрателли, Лопес решил на трамвае. Мокрые тела со следами дождя на одежде, с запахом плесени, иммигранты, воняющие дичиной, переполненный вагон, вагоновожатый ехал толчками, неожиданно ускорял ход, — инспектор вышел через пару остановок. Он посчитал, что лучше продолжить путь пешком, через центр города, заливаемого водой.

Добрался насквозь промокшим. Час дня. А он еще даже не обедал. В неподходящий момент открыл он тяжелую дверь своего кабинета. Сантовито выглянул в коридор, увидел его, жестом пригласил его к себе и вернулся в свою комнату. Голова капитана Сантовито была занята мыслями о Черноббио, о безопасности сильных мира сего, о его месте под солнцем. Лопес почувствовал отвращение. Да пошел он в задницу!

Сантовито, как обычно, курил.

— Где, черт возьми, ты был, Гвидо?

— В морге. По поводу трупа с улицы Падуи.

— А потом? — спросил Сантовито в ярости.

— Задал там несколько вопросов.

— Брехня собачья. Ты обделывал свои делишки. — Он закурил новую сигарету от окурка предыдущей, прищурившись, когда вспыхнул огонек пламени. — Ты занимаешься только свои делишками, Гвидо.

— Ты тоже, с позволения сказать.

— Иди в задницу, Гвидо. Ты понял или нет: у нас есть важное мероприятие — Черноббио?

— Для меня важнее этот тип с улицы Падуи.

— А для меня — нет.

— Мне это не было ясно.

Сантовито глубоко вздохнул, стряхнул дрожащей рукой пепел, шмыгнул носом:

— Послушай, Гвидо. Плевал я на твои похождения. Делай что хочешь. Однако с условием, что сначала ты будешь делать то, чего я хочу. Договорились?

Молчание Лопеса означало невысказанное «Пошел в задницу!». Потом он спросил:

— И что бы ты хотел, чтоб я сделал, прежде чем заняться этими якобы «моими делами»?

— Прекрати сейчас же, Гвидо, ведь тебе уже недолго осталось терпеть меня. А посему продолжай заниматься этим бесполезным делом с улицей Падуи, если сначала поработаешь на меня в Черноббио. Иначе получишь сверхурочные, которые тебе и не снились. Это относится к твоим фиговым махинациям по розыску проституток и трансвеститов ради дополнительного заработка. Понял?

Он знал. Знал все о подработках Лопеса, Калимани и других. Невозможно понять, как ему это удавалось, но он знал все. Лопес притворно вздохнул. Напустил на себя подавленный вид, опустил глаза в пол. Кость, брошенная собаке, — пусть из пластмассы, но по форме кость.

Сантовито продолжил:

— Поэтому теперь слушай меня хорошенько. Я уже говорил об этом с Калимани. В этом году в Черноббио съедутся могущественные люди. Очень могущественные. Не те промышленники, что обычно. Приедет Горбачев. Приедет Буш. Буш-старший, разумеется. Больше того, приедет Киссинджер. Эта конференция много значит для меня. Больше, чем те, что были в прошлые годы. Понял? Лопес молча кивнул.