– Где это у вас?

– На кузне. В полусадике.

– В палисаднике, – опять поправила его мама. – Ужинать садись.

– Я уже ел.

– Это что же ты ел? Петюнии?

– Вармишель.

– О боже! В кузне нахватался?

– Ага. У Кощея. Он меня и мармаладом накормил.

– Хорошая еда, – вздохнула мама. – «Вармишель с мармаладом». Вот приедет папа…

– …Он меня похвалит, – уверенно завершил Алешка мамину фразу. И добавил: – Мы завтра поедем ему помогать.

– Куда? – Мама ужаснулась. – На чем? На турундыке? Папа же в Берлине.

– А Берлин где? На экваторе? Туда и бензину не хватит. – Алешка валял дурака. – Мы без бензина, на велосипедах.

– Алексей! – Большие мамины глаза сердито сузились. – Что ты еще задумал?

– Это не я, это Димка. Он задумал Июльке привет от Павлика передать.

– Какой еще Юльке?

– Обкраденной. Павлик в нее влюбился. И мечтает картины найти. Тогда Июлька на нем женится. А Витек будет шмыгать усами. На дискотеке. А папа меня похвалит.

Мама прижала пальцы к вискам:

– Это уже не «вармишель». Это какая-то окрошка! Иди спать. Пусть тебя папа похвалит на дискотеке.

– А рассадник? – взвыл Алешка. – Надо петюнии посадить. Они ведь не простые, тебе их Кощей подарил.

– Заколдованные? – насторожилась мама.

– Цветастые. Он цветут круглый год.

– И под снегом? – спросила мама. – Ну ладно, тогда сажай свой рассадник.

– И посажу! Мам, где лопата? Дим, иди за водой. Мам, выкопай вот здесь три ямки.

Мама выкопала ямки, посадила цветы «петюнии, флёксы и настюрции», я их обильно полил. Алешка устало вытер лоб.

– Можно и отдохнуть, – сказал он, присаживаясь на диван. Причем сел так осторожно, что диван даже не пикнул.

– Отдохнешь, – возразила мама, – когда выведешь со двора свою турундыку. Я ее боюсь. Все! Тебе нужна мама, которая заикается? Нет? Вот и мне тоже.

– Дим, – сказал Алешка, – тебе нужна мама-заика? Вот и мне тоже. Я что придумал? У пруда такой обрывчик есть. Взлетная полоса. Закатишь туда «Кощея», поставишь на тормоза…

Я все понял. В день испытаний я сяду в этот гидроавтожир, отпущу тормоза и помчусь вниз, к обрыву. Взлечу над ним и плюхнусь в илистое прибрежье. Ищи дурака, как сказал один мальчик деревянному Буратино. Турундыку мы туда откатим, но полет с моим участием – фигвам. Или даже два.

Однако полет все-таки состоялся. Но за штурвалом «Кощея» был в этот раз не я…

Утром Алешка с грохотом ссыпался с чердака, сделал вид, что умылся, и возмущенно спросил меня:

– Велики накачал? Чай в термос залил? Бутерброды сделал? Ты что, всю ночь спал, что ли? Давай быстренько полей петюнии и поедем за картинами. Пока Павлик нас не обогнал. Он шустрый опер.

Мама покормила нас «вармишелью» с тушенкой, мы собрали рюкзачок и поехали в «Палитру». Причем, что интересно, ни разу не сделали привал под раскидистым деревом – Алешка спешил. И как выяснилось, не напрасно.

Вокруг дома с колоннами кружил Витек, поглядывая на его окна.

– Туда нельзя, – строго предупредил он нас, когда мы направились к дверям. – Там капитан милиции ведет допрос.

– А мы тоже на допрос, – сказал я. – Капитан милиции нас вызвал.

– Сто повесток прислал, – веско добавил Алешка. – Прямо на домашний адрес.

Он встал на приступочку, заглянул в окно, хмыкнул:

– Допрос! Дим, они там чай пьют. С нашими любимыми пирогами.

И он постучал в стекло.

Окно распахнулось, выглянула Июлия с розовыми ушками и красными щечками.

– Привет, – сказал Алешка. – Мы повестку получили.

– На пирожки, – добавил я.

– Привет. – В соседнем окне появился и Павлик. – А я как раз собирался к вам заехать.

– Не стоит, – сказал Алешка небрежно, – у нас ничего нет. Ни мармалада, ни вармишели.

Юлька засмеялась, Павлик немного смутился.

– Можно вас на минуточку? – вежливо спросил его Алешка. – Дело есть. Поважнее пирожков. На сто тыщ баксов.

Павлик послушно вышел из дома. Мы отошли в сторонку. И Алешка сказал умышленно скучным голосом:

– Можете вернуть своей невесте картины. Я их нашел.

– Какой невесте? – застеснялся Павлик. – Нет у меня никакой невесты.

– Ну, значит, и картин нет. – Алешка независимо посвистел и не спеша повел свой велик к воротам.

– Стой, стой! – Павлик догнал его, схватил за руку. – Какие картины?

– Ну эти! Которые папа, полковник Оболенский, поручил вам разыскать. А вы вместо этого чаек с пирожками попиваете.

– Леш, – попросил Павлик, – скажи толком.

Лешка сжалился.

– Возьмите у Юлии Львовны ключи от гаража и от машины ее папы.

– Зачем? Машина-то старая, не на ходу. Поедем на моей.

Алешка коротко взглянул на него. В этом взгляде – красноречивый вопрос: неужели этого бестолкового молодого человека полковник Оболенский считает толковым опером?

Павлик этот взгляд понял, торопливо закивал, быстро пошел в дом и вернулся с ключами.

– Вот этот от гаража. А машина не заперта, Юлечка давно ключи от нее потеряла.

– Как ваша Юлечка, – чуть слышно бормотнул Алешка, – свою голову еще не потеряла.

Отперли гараж, распахнули створки ворот. Вошли внутрь. Алешка подошел к машине, небрежно распахнул заднюю дверцу, сделал торжествующий жест Павлику: мол, любуйтесь, толковый опер, вот они – украденные шедевры, дарю! И можете жениться!

Павлик подошел, заглянул в салон и удивленно посмотрел на Алешку:

– Ну и что? Это такая шутка?

Алешка живо уставился в машину И… Я никогда не видел его таким мгновенно растерявшимся. Он как-то беспомощно посмотрел на меня, перевел виноватый взгляд на Павлика, на Юльку и Витька, маячивших в воротах. И жалобно выдохнул:

– Опоздал…

Я тоже посмотрел в машину. Между задним сиденьем и спинкой переднего стояли несколько пустых рам. Вот тебе и «вармишель»…

Павлик отстранил нас и подозвал Юльку. Она взглянула на рамы и сказала:

– Да, это они… Вот эта рама от левитановского этюда, эта от картины Шишкина…

– Это точно? – настойчиво спросил Павлик.

– Еще как! У Айвазовского веревочка перетерлась. Я ее своей ленточкой заменила. Видишь?

На одной из рам и вправду болталась красная ленточка.