Я сообразила, что она велела мне снимать платье, и живо скинула одежду. Бабка зацокала языком, начала довольно больно тыкать мне корявым пальцем под ребра.

– Ой, – взвизгнула я, – не деритесь!

– Она говорит, что вы слишком худая, – застрекотала на французском одна из помощниц, – мужу не понравитесь. Невеста должна походить на рахат-лукум, а не на палку, которой от бродячих собак отбиваются. А еще ей не по вкусу ваши трусики, такие только шмары носят, порядочной женщине подходят панталоны.

Слово «шмара» было мне незнакомо, но, судя по презрительной гримаске девчонки, оно никак не могло сойти за комплимент. Я представила «рахат-лукум» в длинных, до колена, штанишках и неожиданно взбодрилась. От усталости не осталось и следа.

– Аварка! – велела старуха, и меня стали одевать.

Сначала на ноги натянули прозрачные шаровары, на них надели полотняные, а уж потом шелковые, ярко-красные, щедро расшитые золотой нитью. Затем на талии застегнули конструкцию, здорово смахивающую на абажур, на нее навесили четыре юбки: нейлоновую, холщовую, ситцевую и атласную. Последняя имела цвет пожарной машины и была обильно разукрашена разноцветными камнями размером с голубиное яйцо. Следом настала очередь коротких рубашечек, которым я потеряла счет, корсета и широкого пояса с кистями.

– Акали мцуко! – кивала Баба Яга.

– Она говорит, что, когда закроем лицо, вы станете красавицей, – пояснила доморощенная переводчица, – не шевелитесь, надо хорошо спрятать волосы.

Мою голову укрыла шапочка-шлем, она низко опускалась на лоб до линии бровей.

– Фу, – выдохнула я.

– Не нравится? – похоже, искренне расстроилась девушка. – Это самый дорогой наряд.

– Очень он тяжелый, а корсет не дает дышать в полную силу, – заныла я.

– Замуж выходят один раз в жизни, надо потерпеть, – назидательно произнесла помощница Бабы Яги, – вы жениха до старости ждали, неужели теперь ради него красивое платье не наденете?

– Щеки что-то царапает, – пожаловалась я.

– Это держатель чадры, – кивнула продавщица, – сейчас.

Тоненькие пальчики, от которых пахло кокосом, живо прикрепили к головному убору темно-бордовую ткань, тоже в стразах. Я не успела пикнуть, как на голову набросили нечто, по ощущению сильно смахивающее на одеяло, а на руки натянули перчатки.

– Ничего не вижу! – завопила я.

– И не надо, – ответила переводчица, – невеста на свадьбе немая и глухая. Фу ты, совсем забыла.

«Одеяло» приподнялось, перед глазами замаячило нечто похожее на пробку для ванны.

– Откройте рот, – скомандовала пособница старухи.

Если со мной беседовать в приказном тоне, я сначала машинально подчиняюсь, а уж потом думаю, следовало ли проявлять послушание. У меня сильно развито так называемое лестничное остроумие: в нужный момент я теряюсь, а спустя десять минут в голову приходят слова, которые надо было произнести ранее.

Я разинула рот, в ту же секунду девушка ловко впихнула между моими челюстями пробку и сделала быстрое движение рукой. Я замычала и попыталась вытолкнуть кляп языком.

– Спокойно, не дергайтесь, – запела девушка, – это Монбул, основная деталь костюма. Видите маленький ключик?

Я тупо кивнула, глядя на крохотное изделие из золота, висящее на красной тесьме.

– Во время обряда невесте нельзя говорить, – спокойно объясняла девушка, – ужасно плохая примета, если она хоть звук издаст. Поэтому ей в рот вставляют Монбул. После обряда гости сядут за стол, а тебя муж уведет в спальню, там откроет замок, вы совершите брачный долг, и свекровь пригласит всех посмотреть на постель. Ясно?

Я затрясла головой. На голову снова опустилось одеяло, но на этом мои приключения не закончились. Девушка схватила меня за запястье.

– Сейчас свяжу твои руки и передам шлейку отцу. Пошли.

Очень надеясь, что меня после показа Геннадию сразу разденут, я осторожно почапала за провожатой. Если вы когда-нибудь передвигались в кромешной темноте, то поймете меня. Если у вас подобного опыта нет, то описать свои ощущения я не способна. Под ногами заскрипели ступеньки. Слава богу, мне оставили родную обувь, поэтому я смогла спокойно преодолеть лестницу и поняла: нахожусь в основном помещении лавки и сейчас услышу восторженный возглас Гены.

Но уши – единственный орган, при помощи которого я могла получить информацию извне, – уловили слова на пхасском наречии.

– Карома хей!

– Карома, – ответила старуха.

Геннадий почему-то молчал.

– Бенюк! – гаркнул незнакомец.

– Френч, френч, – затараторила переводчица, – френч лязим бум-бум! Ни! Ни!

Крепкие руки схватили меня за талию, оторвали от пола и понесли. Я хотела закричать, но изо рта, тщательно заткнутого пробкой, не вырвалось даже стона.

– Френч бум-бум, – кричала бабка, – полисия хабам! Варваре кол! Ни! Ни!

Геннадий не вмешивался, и я с ужасом сообразила: Сорокин меня обманул, отправил в примерочную, а сам удрал. Ну как я могла поверить жуликоватому торговцу? Вероятно, от усталости мозг дал сбой!

– Хагас! – басом проорал мужчина и плюхнул меня на что-то мягкое.

Через мгновение заурчал мотор, сиденье затряслось, и я сообразила, что сижу в машине, которая на приличной скорости уносит меня прочь от магазина свадебной одежды. Я успела досчитать до пятисот, когда легковушка замерла.

– Харука мол, – нежно сказал мужчина, и через секунду я очутилась на земле.

Следующие пять минут я пыталась дать понять, что не хочу никуда идти и требую прибытия либо российского, либо французского консула. Но попробуйте сопротивляться, если ваш рот плотно забит тугим комом из резины, руки связаны и вас тащат по земле на манер жертвенного барана. Сумочка с мобильным телефоном и документами осталась в примерочной. Положение казалось безвыходным.

Под ногами появился мягкий ковер, нос уловил аромат благовоний.

– Убр-тр-мр-др, – забормотал густой бас, – бр… мр… тр. Э?

Я стояла тихо-тихо. Лучше не шуметь в незнакомой обстановке, целее будешь. Рано или поздно с меня снимут одеяло, вынут пробку, и тогда мы побеседуем.

– Э? – переспросил голос. – Э?

Чья-то рука деликатно, но сильно нажала на мой затылок, голова коснулась подбородком чьей-то груди.

– Э! – довольно повторил бас. – Талым коча!

– Коча! Коча! Коча! – заорал хор.

Я вздрогнула. Оказывается, в помещении много народа. Это радует: никто не станет убивать женщину или издеваться над ней на глазах у большого количества свидетелей. Надеюсь, что Званг прогрессивный король и запретил на Пхасо ритуальные жертвоприношения.

Меня взяли за руку, обвили чем-то железным правое запястье и повели вперед. Ковер сменился плиткой, возникла лестница, раздался скрип и тихое хихиканье.