Посланцы возразили, что для принятия окончательного решения Калияту необходимо обсудить вопрос с Ормузом, и взяли, так сказать, «тайм аут». На следующий день шейх Калията прислал Албукерки ладью, нагруженную апельсинами, лимонами, гранатовыми яблоками, а также несколькими овцами и коровами. Однако дом Афонсу, зорко наблюдавший за тем, что происходило в городе, и заметивший там внушившее ему подозрения передвижение войск, отказался принять на борт предложенное «маврами» продовольствие. Передав на словах, что не примет ничего от людей, с которыми ему, возможно, придется сражаться.

Насмерть перепуганный шейх Калията клялся и божился, что и не думал о враждебных действиях. В доказательство чего, не дожидаясь ответа из Ормуза, готов незамедлительно передать свой город во власть посланца грозного короля Португалии. На что Албукерки милостиво согласился обсудить в деталях вопрос уплаты ежегодной дани после возвращения его эскадры из Ормуза. Главным для него было как можно скорее получить с берега как можно больше продовольствия, которого шейх теперь предоставил более чем достаточно. Правда, хитрый «мавр», разоблачая тем самым свое истинное отношение к «кафирам», всегда посылал им продукты самого низкого качества и, так сказать, «второй свежести». Поскольку продукты доставлялись с берега всегда под вечер или ночью, под покровом темноты было нетрудно сбывать португальцам подгнившие фрукты…впрочем, «гяуры» были рады и этому (хотя Албукерки со временем поквитался с мошенниками-калиятцами)…

Кургат[42], следующий порт на Оманском побережье, гнушаясь лицемерными уловками, предпочел открытую борьбу с пришельцами. Две тысячи воинственных, вооруженных до зубов арабов усеяли берег. О том, что вслед за тем произошло в Кургате, Албукерки сообщил в своем отчете королю с лаконизмом автора ветхозаветной книги Иисуса Навина: «Я напал на город, и все пали от меча». Или, выражаясь церковнославянским языком: «убийством меча умроша» (Евр.11, 35). Больших сокровищ португальцам в разоренном городе найти не удалось. Зато им там досталось много риса, рыбы, мяса, меда, сливочного и растительного масла, гораздо более важных для них на тот момент времени.

Город сожгли, пленным отрезали носы и уши, чтобы их вид вселил страх в воинов и жителей Ормуза. В пламени погибла и чудесная по красоте мечеть, однако же завоеватели нисколько не жалели об уничтожении выдающегося шедевра мавританской архитектуры, как не испытывали никакого сочувствия к жестоко изувеченным ими военнопленным. С их «нетолерантной», фанатичной точки зрения, мусульмане и их мечети были «мерзостью пред Господом». К тому же у заброшенных судьбою на край света португальцев — горстки отчаянных смельчаков, не имевших ни малейшей надежды на подкрепление или чью-либо поддержку! — в борьбе против столь могущественного города-государства, как Ормуз, имелось лишь одно оружие — жестокость, единственно способная заранее подорвать боевой дух противника и его способность к сопротивлению. И это свое единственное оружие португальцы применяли, не колеблясь…

Известие о печальной судьбе Кургата молниеносно распространилось по всему Оманскому побережью. И потому Мушкат, или Мускат[43] (Маскат) затрепетал при виде эскадры «неверных», входящий в его подковообразную гавань.

Мускат, с его зеленеющими холмами, поросшими пальмами, ухоженными плодовыми садами и желтеющими просяными полями, был, пожалуй, самым живописным городом на этом опаленном солнцем побережье. К тому же он превосходно подходил под военно-морскую базу португальского флота. Все это укрепило Албукерки в намерении непременно овладеть Мускатом. Город не испытывал недостатка в защитниках, но их предводителя (бывшего раба царя[44] Ормуза), по уверению хрониста, охватил непреодолимый страх, и он, чтобы умилостивить грозного иноземного завоевателя, прислал ему богатые дары.

«Никакие дары не помешают мне отсечь ему голову, если мы с ним не договоримся» — грозно заявил Албукерки посланцам бывшего ормузского дворцового раба. Услышав, что ему грозит, этот бывший раб сразу же согласился выполнить все требования дома Афонсу — платить ежегодную дань королю Португалии и снабдить эскадру всевозможными припасами, доставляемыми притом на мускатских судах.

Тем временем с высоких песчаных холмов, господствовавших над побережьем, за Мускатом внимательно следили тысячи глаз воинственных бедуинов — бедави, «сынов пустыни», сохранивших свой первозданный быт, не испорченных благами городской культуры и цивилизации. Предводитель этих исконных, истинных арабов, встретившись, с правителем Муската, принялся срамить, стыдить и укорять его за малодушие. Не стыдно ли тому, наместнику ормузского владыки, без боя отдавать вверенный ему порт и город во власть пришельцев? Да и сколько сил может быть у неверных? Если считать по сто человек на корабль — а кораблей у них всего шесть —, значит, человек шестьсот, ну пусть даже семьсот, но уж никак не больше. Гарнизон Муската же насчитывает две тысячи отборных воинов, если же прибавить к ним две тысячи всадников-бедуинов за его стенами, то — Аллах и его пророк свидетели! — «кафирам» мало не покажется!

Бывший ормузский раб, вознесенный милостью господина «из грязи в князи», но оказавшийся явно не на высоте своего положения, терзался страхами и сомнениями, не в силах ни на что решиться. Но жители Муската согласились с доводами шейха бедуинов. И потому на следующий день ни одна лодка с провиантом не отчалила от берега в направлении стоявшей на якоре португальской эскадры. А вскоре из города донеслись крики радости его жителей, приветствовавших вступление в Мускат вспомогательных отрядов бедуинов.

Албукерки заверил своих капитанов в том, что ему искренне жаль губить этот красивый, полный всякого добра и вообще полезный во всех отношениях город, но. всякое сопротивление должно влечь за собой немедленную и беспощадную кару. Или, может быть, они, капитаны, иного мнения на этот счет? Гордые фидалгу, не скрывая своего недовольства, ответили на вопрос дома Афонсу, что их мнение вряд ли имеет значение, коль скоро решение уже принято их начальником и предводителем.

Португальцы напали на город с наступлением рассвета. Нападение застало защитников Муската врасплох, и потому возведенные ими на берегу баррикады были преодолены атакующими почти мгновенно. Да что там баррикады! Даже городская стена не смогла сдержать напора португальцев. Однако, городские улочки оказались слишком узкими и тесными для правильного, упорядоченного, регулярного боя, тем не менее, глазомер, быстрота и натиск («суворовская триада») португальских «чудо-богатырей» помогли им добиться победы на всех направлениях штурма. «Сыны пустыни» показали спину, обратились вспять и предпочли искать спасения вне стен Муската, на родных просторах. Мускат же разделил судьбу Кургата…

Больно писать, но дело здесь, как и в других местах, не обошлось без разрушенья португальцами мечети. На этот раз они проявили так много религиозного пыла и рвения, что купол и стены мечети обрушились на головы разрушителей. Стоявшие наружи сочли благочестивых разрушителей погибшими, но. ко всеобщим удивлению и радости, те, один за другим, выползли из- под развалин, целые и невредимые. Это было сочтено чудом Божиим, вселившим радость во всех его очевидцев, и побудивших хрониста экспедиции записать на пергамене следующее: «Очевидно, наш Господь Бог пожелал дать зримое знамение своего благоволения по поводу уничтожения этого проклятого капища».