Уверенная отныне в пребывании с ней и на ней Божьего благоволения, эскадра под знаменем креста бедных соратников Христа и Храма направилась вдоль оцепеневшего от ужаса Оманского побережья, к сильно укрепленному Сохату[45], и снова отчет Албукерки о происшедших там событиях вместился в краткую фразу: «Они не осмелились вступить с нами в бой и сдались». Хронисты же расцветили эту лаконичную фразу (вполне в стиле цезаревского «Veni, vidi, vici» — «Пришел, увидел, победил») целым рядом любопытных и примечательных подробностей.

Вначале комендант арабской крепости Сохат явился на борт «Сирни» и облек свое решение подчиниться португальцам в красивые слова: «Мне известно, что португальцы уступают нам в численности, но, очевидно, на то воля Аллаха, чтобы они завоевали нас, и потому сопротивление было бы равнозначно безумию. Кургат и Мускат дали пример неосмотрительности; Сохат же, подчиняясь непреодолимому, желает избегнуть их участи».

«Кто следует велению Небес, тот поступает мудро» — ответил Албукерки, с насмешливыми искорками во взоре. После чего он от имени своего короля вступил во власть над городом, наложив на него, в обмен на привилегию стать португальским, ежегодную дань.

Впрочем, дом Афонсу не преминул оказать новому приобретению лузитанской короны всяческий почет. Португальская депутация, сошедшая на берег, в торжественной обстановке вручила местным вельможам богато расшитое знамя с гербом короля Португалии. При этом, на радость толп простолюдинов, целыми горстями разбрасывалась мелкая монета. А когда знамя было поднято на главной башне крепости Сохата, корабли португальской эскадры салютовали знамени короля из всех орудий.

С величественным видом, как бы оказывая величайшую милость коменданту крепости, Албукерки позволил ему, отныне — верному вассалу португальского престола — остаться на прежней должности и выполнять свои прежние обязанности. К чему «мавру» было знать, что немногочисленная португальская рать все равно не смогла бы выделить из своих рядов контингент, способный заменить прежний арабский гарнизон. Но тут комендант затронул непростой вопрос. Кто теперь будет, вместо правителя Ормуза, платить жалованье его, коменданта, наемникам, которые без жалованья, вне всякого сомненья, разбегутся?

Но Албукерки, чья касса, после раздачи мелочи сохатскому простонародью, была вконец опустошена, и здесь нашел выход из положения. Он довел до сведения отцов города, что тем надлежит расходовать наложенную на них ежегодную дань для содержания гарнизона.

Теперь все было в полном порядке, и нерешенных вопросов практически не осталось. Комендант поднес Албукерки грамоту с присягой населения Сохата в верности португальской короне, получив от дона Афонсу взамен багряно- красный плащ и серебряную чашу. На подобострастный вопрос, чем облагодетельствованный домом Афонсу город может выразить свою признательность Албукерки лично, великодушный португалец заявил, что более чем вознагражден счастьем и радостью стать другом столь мудрых людей.

На следующий день эскадра снялась с якоря.

Следуя вдоль побережья, шедшего теперь в северном направлении, она 22 сентября достигла последнего портового города перед Ормузом — маленького Офрасаома[46]. Впрочем, город был, как говорится, «маленький, да удаленький». Как в свое время — древнерусский «злой город» Козельск, он наотрез отказался вести с пришельцами какие бы то ни было переговоры. Возможно, близость могущественного верховного владыки — Ормуза — помешала Офрасаому, в отличие от Сохата, узреть в приходе португальцев перст Аллаха. «Поэтому я вступил силой оружия, многих убил, а город сжег огнем».

Среди немногих пленных, пощаженных при захвате города, оказался пожилой знатный араб, чье невозмутимое и полное достоинства поведение произвело на португальцев столь глубокое впечатление, что они не стали его убивать, а привели к Албукерки. Старец проявил мудрость, сообразную с его преклонными годами. Очевидно, он смог оценить по достоинству предводителя иноземцев, к которому был приведен для беседы, и с готовностью рассказал дому Афонсу немало интересного о прошлом и настоящем Ормуза. В заключение своего импровизированного, но продолжительного доклада, старец выразил свое восхищение португальцами, «превзошедшими своей доблестью Александра» (вероятно, он сказал на самом деле «Искандара» или «Искандера» — именно так в мусульманской традиции именуют великого македонского завоевателя).

Албукерки, и сам ревностно почитавший память Александра Македонского, не без изумления осведомился у араба, из каких источников тот узнал о знаменитом полководце, покорителе Персидской державы, первым из европейских завоевателей дошедшем до Индии и даже частично подчинившем ее своей власти. Вместо ответа старый мусульманин достал из- под одежды написанную на персидском книгу в драгоценном переплете и преподнес ее в подарок Албукерки, который «с тех пор ценил ее превыше всех других сокровищ. Он подарил старцу красное одеяние и другие вещи из Португалии», приняв которые, ученый старец был отпущен с миром на все четыре стороны, вне всякого сомнения, радуясь тому, что, обретя желанную свободу, сохранил в то же время в целости и сохранности и нос, и уши.

Захват «злого города» Офрасаома португальцами завершил подчинение домом Афонсу Оманского побережья. С нашей сегодняшней точки зрения это подчинение было не чем иным, как сплошной оргией жестоких убийств и поджогов. Но, в то же время, трудно не согласится с тем, что оно, под иным углом зрения, было, с начала и до конца, триумфом железной воли, трезвого расчета и отваги. Пять крупных (во всяком случае, по португальским меркам) портовых городов, число защитников которых исчислялось многими тысячами, были в течение всего-навсего пяти недель, приведены к покорности силами всего нескольких сотен человек, отделенных от своей отчизны расстоянием в пять тысяч морских лиг и имевших в своем распоряжении всего-навсего шесть каравелл, едва державшихся на плаву!

Что же касается образа действий подчиненных Албукерки, естественно, воспринимаемого нами, нынешними, как зверский и жестокий, то. что толку бичевать его теперь, задним числом, с позиций современности, в приливе праведного гнева, коль скоро он ни в коей мере не смущал, похоже, современников. Скорее всего, видевших в кровавых подвигах рыцаря Ордена святого Иакова Афонсу Албукерки не более, чем очередной пример подражания библейскому пророку Илии, велевшему, ревнуя о славе истинного Бога, убить мечом нечестивых служителей скверного идола Ваала, да и самому к сему благому делу руку приложившему.

Остров Ормуз (по арабски — Джерун) располагается в северной части Ормузского пролива, между Оманским и Персидским заливами, в восьми километрах от материка, имеет овальную форму, размер семь на восемь километров; площадь — сорок два квадратных километра. В его названии, скорей всего, запечатлелась память о верховном боге древних ариев Ахурамазде, или же Ормузде, Духе Света и Добра, веру в которого еще в незапамятные времена проповедовал златобородый пророк Заратуштра-Заратустра-Зардушт, именуемый в западной традиции Зороастром. К юго-западу от Ормуза находятся острова Кешм (самый крупный остров в Ормузском проливе) и Ларек. Рельеф холмистый (вулканического происхождения), максимальная высота — сто восемьдесят шесть метров. Побережье — преимущественно песчаные пляжи, местами к воде выходят утесы. К востоку от главной гавани имеется небольшая приливная система ручьев с солончаковой растительностью. Внутри острова по большей части растительный покров отсутствует.