Законы комедии, к слову, не поменялись – время не властвует над смехом.

Не было бы оглушительного успеха комедии «Высокий блондин в черном ботинке» (1972) без эксцентричного Пьера Ришара, который, между прочим, вступил в свою роль еще не в статусе звезды. Хотя слово «звезда» совсем не из лексикона французского комика: например, перед началом съемок фильма «Игрушка» (1976), в котором Пьеру нужно было играть недотепу-журналиста, отправленного по заданию в магазин игрушек, а затем взятого по капризу богатого мальчика к себе домой в качестве игрушки, режиссер Франсис Вебер заметил во время прощания, что актер стоит перед ним в одном ботинке. Рассеянный? Да нет, просто образ такой. Иначе как бы зритель поверил в столь нелепую ситуацию, что человек согласился быть чьей-то куклой. А чудаковатому Ришару веришь – ему это только в удовольствие.

Комедию иногда причисляют к так называемым низким жанрам (хотя какая может быть иерархия в мире прекрасного?). Аргумента два: во‐первых, никаких серьезных проблем такое кино перед зрителем не ставит, а во‐вторых, оно уж больно массовое – а толпа еще с благородных римских времен, по свидетельствам утонченных эстетов, вкусом решительно не обладала, а лишь требовала хлеба и зрелищ. Испанский культуролог Хосе Ортега-и-Гассет вообще очень боялся «восстания масс», о чем писал книжки и снобистски предсказывал гибель искусства там, куда врывается толпа со своим мнением.

Тем не менее у комедии были свои защитники – и среди мыслителей, и среди киноэлиты. На престижных фестивалях, когда еще не доводилось защищать бесправных женщин-режиссеров, а также кино национальных и сексуальных меньшинств, жюри по-цицероновски ярко выступало в защиту комедий, отмечая их самыми высшими призами.

Как тут не вспомнить итальянский фильм «Жизнь прекрасна» (1997), удостоившийся Гран-при Каннского фестиваля, «Сезара», трех «Оскаров» и массы других наград. Непрестанно улыбчивый Роберто Бениньи (он и срежиссировал ленту, и сыграл в ней главную роль) не расстается со своим оптимизмом даже в самые тяжелые времена. Время действия – Вторая мировая война, Италия охвачена бесом фашизма. Но, как известно, даже при самых жестоких монархиях у шутов есть алиби – они дурачки, чего с них взять, городят всякую ерунду, ведут себя по-идиотски, и кому какое дело, что он может говорить правду о короле? Он же шут! Кто ж ему поверит? Главный герой, конечно, никакой не политический активист – так, лоботряс с собственным книжным магазинчиком. Вот он видит надпись на табличке: «Евреям и собакам вход воспрещен».

– Почему евреям и собакам вход воспрещен? – недоумевает простодушный герой Бениньи. – Каждый делает то, что хочет. Вон там есть посудная лавка. Туда, например, не пускают испанцев и лошадей. А там, дальше, есть аптека. Вчера мой друг китаец хотел зайти туда с кенгуру. Ему говорят: «Нет, нам не нужны китайцы и кенгуру». Они их не любят. Вот так. А мы в наш магазин пускаем всех. Нет, с завтрашнего дня я тоже вывешу запрет. Кого ты не любишь? – обращается он к мальчугану.

– Пауков. А ты?

– Я не люблю вестготов. Завтра я напишу: «Паукам и вестготам не входить».

Подобные абсурдные диалоги вызывают улыбку – и во многом благодаря нелепому участнику разговора. На этом, к слову, построена вся комическая поэтика американского режиссера Вуди Аллена, охотно снимающего себя в своих фильмах по своим же сценариям. Ах да – еще и не прибегая к перевоплощению: всюду он неизменный субтильный закомплексованный интеллигент в очках. Даже в комедии на историческую тему наполеоновской войны 1812 года «Любовь и смерть» (1975).

– Ты думаешь, я создан по образу Бога? – спрашивает он у героини Дайан Китон в философском приступе, подражая рефлексирующим от скуки дворянам из русской литературы. – Ты думаешь, он носит очки?

– Не в такой оправе.

Вуди Аллену удается поднимать самые разные вопросы бытия, причем на завидном для многих мыслителей уровне. Ему не нужно стенать и плакать, подобно Жан-Полю Сартру в «Тошноте», о своем экзистенциальном кризисе. Он его просто высмеивает, попутно насмехаясь и над собой.

– Я считаю, что все в жизни либо ужасно, либо печально, – признается его герой в фильме «Энни Холл» (1977). – Ужас – это смертельно больные, калеки. Я не понимаю, как они живут. Просто не понимаю. А печально – все остальное. Так что, пока жив, скажи спасибо, что сейчас все только печально. Печально – значит, еще повезло.

Даже в его лирическом «Манхэттене» (1979), в котором он силился уйти от всепроникающей иронии и на полном серьезе поговорить о смысле жизни и любви, все равно всплывал закадровый голос, язвительно комментирующий поведение вечно недовольного героя: «У него были жалобы на жизнь, но никогда не было решений. Он жаждал быть творцом, но не шел на необходимые жертвы. В самые интимные моменты он говорил о своем страхе смерти, который возводил до трагических высот, хотя, по сути, это было сущим нарциссизмом».

Серьезно поговорить не получилось. Да и редко получается, если ты действительно обаятельный нарцисс. Иной раз комическая маска прирастает настолько, что драматическую роль уже едва ли кто-нибудь предложит: зритель не поймет, и вообще, зачем лить слезы, когда можно вечно строить из себя простофилю?

Скажем, Джим Керри – тоже, между прочим, икона комедии – имел в фильмографии весьма серьезные драматические роли: и в философическом «Вечном сиянии чистого разума» (2004), и в антиутопическом «Шоу Трумана» (1998), и в душевном «Человеке на Луне» (1999). Но для широкой аудитории он, разумеется, этакий Эйс Вентура, безумец в зеленой маске, тот чудак, что еще тупее тупого.

Говорят, мол, каждый актер мечтает сыграть Гамлета. Это ли вызов! Ты поди попробуй вылезти из задницы носорога так искусно и припеваючи, как это сделал Джим Керри, будучи звериным детективом.

В силу этого в комедии нет иерархий: либо смешно, либо не смешно. По-другому не бывает. Среди драматического кино можно выбрать сотню-другую лучших, разместить их по персональному рейтингу у себя в голове, дать призовое место тому фильму, над которым больше всего рыдал. Ну, или нашел крайне глубокий смысл. Понятно же, что такой критерий субъективен. А для того чтобы определить, хорошая комедия или нет, не нужен профессионально посаженный рядом кинокритик.

Ведь даже не зная, например, кто такая Мэрилин Монро (впрочем, для чистоты эксперимента нужно еще таких пещерных дикарей найти), кто такой Билли Уайлдер, над его картиной «В джазе только девушки» (1959) можно хохотать и поныне.

– Только не подумайте, что я алкоголичка. Если я захочу, я брошу. Но я не хочу, особенно когда мне грустно, – говорит героиня Мэрилин Монро.