Он развел руками. И снова вздохнул. У меня было такое чувство, будто бы он что-то недоговаривает. Хотя все дело было в его элементарной ревности.

— Надеюсь, ты сейчас отправишься прямиком в свою квартиру? Не к этому… художнику, мать его…

— Алик не ругайся, тебе это не идет. Ты ревнуешь, что ли?

— Почему бы и нет? Но только не как я сам, Алик, а как друг Алекса, понятно? И еще… Чем вы занимались с ним… там… ну когда вы уже… бррр… не знаю, как сказать…

Я вспыхнула.

Почему-то захотелось его ударить. Чтобы привести в чувство. Куда он лезет? Что за странные вопросы задает?

Неужели он провел за воротами всю ночь и под утро услышал (а может, и увидел в щели калитки), как мы с Дино, обнаженные, вышли из дома и, взявшись за руки, стояли, глядя на звезды? Вот если и было в моей жизни с Алексом что-то интимное, так это… То необъяснимое чувство свободы и полета, которое было выше всех наслаждений, которые мы только могли себе позволить. Никакой секс не может сравниться с этим парением, этим единением… Жаль, что с Дино так не получилось.

— Я не понимаю, о чем ты, — резко оборвала я Алика. — Ладно, все, я пошла. Будем поддерживать связь. Только часа три-четыре постарайся меня все же не беспокоить. Мне реально надо выспаться.

— Сиди дома и не высовывайся! Потом созвонимся, и я приду за тобой, слышишь? Зоя?!

— Да слышу я все!

— И никому, слышишь, никому не доверяй! Будь осторожна!!!

— Все, Алик, я пошла! — И я быстро, чтобы самой не передумать, поскольку, как ни крути, с Аликом было безопаснее и спокойнее, покинула этот красивый дом.

Выбежала на улицу и уже знакомым маршрутом двинулась вниз, к набережной.

Я знала, что буду проходить мимо дома Дино.

Думаю, поэтому сердце мое бухало в груди, как колокол. В этот утренний час, когда город только просыпался, я выглядела, мягко говоря, вызывающе в своем красно-черном прозрачном наряде.

Вот он, его дом, я старалась не смотреть в его сторону и даже прибавила ходу. Мне показалось, или кто-то свистнул?…

Возвращаясь по набережной к себе домой (если, конечно, так можно было назвать снятую мной квартиру), я почти бежала, страшно стесняясь своего вечернего туалета и проносясь мимо выгружающих рыбу рыбаков, суетящихся на берегу и готовящихся открыть свои лавки. Я боялась каких-то грязноватых словечек в мой адрес, улюлюканья, презрения…

Непонятно откуда взялось вдруг это чувство вины, словно я кому-то изменила, нарушила какой-то закон, предала, совершила преступление, наконец. Кто может обо мне здесь что-то знать? И разве только я во всем Неаполе эту ночь провела в постели с мужчиной?

Я старалась не думать о том, что именно произошло со мной ночью.

Думаю, что я так тогда и не поняла, кого целовала и обнимала.

Вернее, я-то любила Алекса, но кем на самом деле был этот мужчина — было пока неясно. Да еще слова Алика смущали. Почему он сказал, что Дино совершенно не похож на Алекса? Он что, ослеп? Если он действительно видел этого Дино, то но не мог не заметить сходства.

Конечно, он не мог видеть его уши, но даже, если бы и видел, то все равно ничего бы не понял. Но я-то видела эти маленькие аккуратные уши, по форме напоминающие уши Алекса.

Да, все это было так.

Но в постели Дино был другим, каким-то напряженным, хотя, с другой стороны, страстным… И вообще, он же художник! А умел ли рисовать мой Алекс? Этого я не знала. Никогда не видела его рисующим.

Все эти мысли крутились у меня в голове, пока я добиралась до своей квартиры, я почти бежала, мне стало наконец жарко. Увидев знакомый дом, я слегка сбавила скорость, а потом и вовсе остановилась. Как же много всего произошло с тех пор, как я вышла отсюда!

Внезапно тишину спящей улицы нарушил женский голос, он доносился откуда-то слева, где находился еще один дом с палисадником и огромным кустом самшита. Вот как раз откуда-то из зелени куста и шел этот звук.

Сначала женщина о чем-то тихо говорила, потом пауза, восклицание, причем, кажется, на русском: «И что, что я такого тебе сделала? Ну и что?» — и потом тихий скулеж… И неожиданно: «Да пошел ты! Без тебя как-нибудь проживу… И не пропаду, слышишь? Гад! Скотина!»

Ее кто-то обидел.

Хотя понятно кто — мужчина.

Как можно было пройти мимо и сделать вид, что ничего не происходит. Ясно же, не повезло женщине, какой-то козел причинил ей боль. Даже если бы она была итальянка и плакала и причитала по-итальянски, меня бы это не остановило. Женские слезы — они международные, понятны на любом языке. А здесь — русская! И я пошла на голос.

Эх, как бы знать, что ждет нас за поворотом!

В тени самшита, привалившись спиной к стене дома и размазывая тушь по щекам, стояла девушка.

Худенькая, бледная, заплаканная и несчастная. Белые брючки, голубая блузка, белые балетки на ногах, на шее — прозрачный розовый шарфик. Увидев меня, она шарахнулась, испугавшись.

— Спокойно, — сказала я, выставляя вперед руку ладонью кверху. — Свои.

— Уф… — моментально расслабилась она, плечи опустила и стала словно меньше ростом. — Точно — свои. Я тут пошумела, да? Дура потому что. Связалась с одним идиотом… Он мне такое предложил… короче, сбежала от него, а денег-то у меня нет, это же он меня сюда привез. Теперь вообще не знаю, что делать…

— Пойдем ко мне, отдохнешь, успокоишься. Если захочешь, расскажешь мне свою историю. А не захочешь — не надо. Я не любопытная.

Она немного помедлила, словно собираясь с мыслями, потом подняла с земли кожаный рюкзачок, украшенный детскими цветными помпонами и фенечками, и побрела за мной.

— Меня зовут Зоя.

— Очень приятно. Лена.

— Мы, русские, должны помогать друг другу, поддерживать, — сказала я с каким-то облегчением, словно переводя стрелку своих переживаний на другой объект, нуждающийся в помощи куда больше моего.

Только отключившись от собственных невеселых мыслей, я могла по-настоящему восстановить свои силы, чтобы подумать о том, как мне жить дальше.

— Думаю, тебе даже повезло, что я услышала тебя.

Лена, сопя и хлюпая, шла за мной, мы поднялись, я открыла дверь и впустила ее к себе. Насколько я могла понять из пары произнесенных ею слов, она осталась в чужом городе, за границей, одна и без средств. Ну как тут не помочь соотечественнице?

— Бросай свой рюкзак… Кстати, где твои вещи?

— В гостинице. Он снял номер, думаю, в самой дешевой гостинице, далеко отсюда, сначала мы долго гуляли с ним, потом познакомились в баре с двумя девицами, кажется, эстонками, и он, прикинь, пригласил их к нам в номер! Там они ужасно много пили, затем… Короче, я сбежала оттуда, переночевала в том же баре, хозяин впустил, пожалел и даже покормил меня ужином. А рано утром я ушла, вернее, сбежала, боялась, что хозяин, потребует с меня плату за ужин… Вот, шла, сама не зная куда, свернула на эту улицу, и вдруг меня такая злость взяла. С какой это стати я должна вот так оставаться на улице и без денег? Пусть даст мне хотя бы на дорогу! Я остановилась, позвонила ему, он наорал на меня, сказал, чтобы я возвращалась… Но я же слышала женские голоса, Ингин и этой, как ее… забыла… Стелла, кажется… Они еще там, в нашем номере!