Но я не считал, что это убийство было совершено лишь с практической целью избежать разоблачения и поим­ки. И речи быть не могло о том, что Макгоуэн просто зашел слишком далеко. По тому, как он об этом рассказывал, я мог утверждать, что он испытал удовольствие и эмоциональное удовлетворение и непосредственно от акта убий­ства, и от общего понимания своей способности уничтожать.

В какой-то момент я спросил его: «А как могло бы выглядеть тогда ваше лицо? Попробуйте изобразить мне сейчас?» И убийца охотно расплылся в гримасе злобного удовлетворения.

От трупа он избавлялся без видимых признаков паники и спешки, подойдя к процессу разумно и методично. При помощи полотенец и чистящих средств Макгоуэн стер следы крови, чтобы избавиться от улик на случай обыс­ка. Завернутый в ковер труп вывез подальше и выбросил его в знакомой местности, а затем вернулся домой и вел себя как ни в чем не бывало. И к поискам Джоан он присоединился вполне сознательно, чтобы снять с себя воз­можные подозрения.

В большинстве случаев преступники понимают, что смогут извлечь какую-то выгоду из хорошего отчета об об­следовании, и так или иначе стараются вешать лапшу на уши. Макгоуэн не делал ничего подобного. Я полагаю, что осужденный видел, насколько хорошо я подготовлен, и с присущим ему умом сообразил, что такие вещи не срабо­тают. Он согласился на беседу со мной, чтобы повысить свои шансы на УДО, и понимал, что не добьется этого, ес­ли я поймаю его на вранье. А суть моего подхода состояла в том, чтобы собеседник в достаточной мере «рассла­бился» и позволил разобраться в его истинных мыслях и чувствах.

Меня поразило, что Макгоуэн даже не попытался выразить какое-то сочувствие родным Джоан. Он действи­тельно сожалел о случившемся, но не продемонстрировал никаких признаков эмоционального осмысления страда­ний, причиненных им родным и друзьям девочки, которую с такой жестокостью лишил жизни. У меня сложилось впечатление, что Макгоуэн старается сказать: что было, то было, вернуть жизнь этой девочке я не смогу, но жить- то дальше мне надо. Убийство стало для него не более чем одним из эпизодов жизни. Как будто он пережил рак или инфаркт, и теперь врачи решают, выписывать его из больницы или нет.

В любом насильственном преступлении принимают участие как минимум два человека. Просто наблюдая за поведением преступника, профессиональный криминалист может понять, что у него на уме, даже если тот ничего не говорит. Конечно, речь идет лишь о тех преступлениях, которые совершаются при непосредственном контакте и в которых замешаны эмоции, а не о таких преступлениях, как отравления, поджоги или террористические атаки. Вслушиваясь в детали убийства Джоан Д'Алессандро, я обращал внимание не только на сам факт агрессии и сексу­ального насилия, но и на то, как это было сделано.

Преступник фиксировался на самом действии, а не на личности жертвы. Я не сомневался в наличии у Мак­гоуэна определенных педофильских наклонностей, о которых он сообщал ранее. Это вполне согласовывалось с его неумением общаться и глубоко укоренившимся чувством собственной неполноценности. Но убийца никогда не при­влекался к ответственности по поводу сексуальных домогательств, и при обысках у него не нашли никакой детской порнографии. Я подумал, что объектом его мечтаний могла бы быть только взрослая женщина и что на самом деле его единственной фантазией была фантазия о власти.

В ходе нашей беседы мне стало понятно, что мгновенный переход от бешеной ярости к холодной спровоциро­вало некое событие, хотя на тот момент я не вполне понимал, какое конкретно. Исходя из его жизненной ситуации, расстроившейся помолвки и моего знания многих других сексуальных маньяков, я предположил, что какую-то роль во всем этом сыграла его мать. Но мне не давало покоя то, что я никак не мог точно установить причину его срыва.

Слушая Макгоуэна, я понял, что его возбудило действие, а не жертва. Все, кто обследовал его до меня и пы­тался вывести на разговор о педофилии, попросту заблуждались. Об изнасиловании семилетней девочки он рас­сказывал без какой-то особой увлеченности или удовольствия. И не только это, ведь он набросился на ребенка, которого часто встречал по соседству. До этого осужденный не проявлял к ней внимания, не пытался подружиться, соблазнить или поухаживать. Агрессия, сексуальное унижение и убийство - все это было проявлением первобыт­ной ярости. Единственным, что имело значение для Макгоуэна, было то, что ему попалась маленькая и беззащит­ная девочка. Если бы это был кто-то, кто был способен ему противостоять, преступления не произошло бы.

Убийца постепенно приходил в себя после своего воображаемого путешествия в прошлое. Описывая подроб­ности преступления, осужденный был сосредоточен до дрожи, теперь успокоился и уже не обливался потом. Он мысленно вновь пережил сражение, в котором победил, в отличие от столь многих других в своей жизни.

Мы поговорили о его любви к огнестрельному оружию - еще одной очевидной форме психологической компен­сации. Я спросил Макгоуэна:

- Если бы вы разозлились и пришли в торговый центр с автоматом в руках, то кого стали бы убивать? Школь­ников, учителей, полицейских?

Мне был интересен не только ответ, но и то, как он отнесется к самой постановке вопроса.

- Всех подряд, - ответил Макгоуэн.

Это было важно. Он не только не стал отрицать саму возможность подобного, но, по сути, подтвердил, что его ярость носит обобщенный и неизбирательный характер.

Мы заговорили о возможном выходе на свободу, и я спросил: «Джо, а куда вы собираетесь отправиться, когда выйдете?» Я специально употребил «когда», а не «если». Мне нужно было поддерживать максимально позитивный тон, чтобы вызвать его на откровенность.

Джозеф сказал, что поедет в Нью-Йорк к одному своему знакомому по тюрьме. Тот работал электриком и обе­щал ему работу. Я рассказал, что вырос в Нью-Йорке, часто там бываю и поражаюсь тому, насколько дорогой стала тамошняя жизнь.

Он оглянулся на дверь, чтобы убедиться, что надзиратели нас не подслушивают, и заговорщическим шепотом произнес:

- Джон, ну, деньги-то у меня есть.

-Да какие деньги можно заработать за двадцать пять лет отсидки? За изготовление номерных знаков прилич­ных денег не получишь.

Понизив голос, Макгоуэн сообщил, что получил очень серьезные суммы по завещаниям бабушки и матери, а также от продажи дома. Сказал, что деньги лежат в банке за пределами штата и это сотни тысяч долларов.

- А почему именно так? - поинтересовался я.

- Не хочу, чтобы до них добрались родные жертвы, - прошептал Джозеф.

Про себя я подумал: «Этот парень просто безнадежен. В нем нет ни капли уважения к людям, которым он при­чинил боль и поломал жизнь».

А вслух сказал: «Ну, Джо, это действительно здорово придумано. Думаю, в Нью-Йорке у вас все получится!» Это было нужно для поддержания контакта с собеседником и не было ложью. Я действительно считал его толко­вым и изобретательным малым, вполне способным найти себе место в таком городе, как Нью-Йорк. Просто не ска­зал, насколько отвратительной считаю его схему. Как и в деловых переговорах, ты знаешь, где обязан промолчать, каких бы трудов это ни стоило.