Ройзман помолчала какое-то время, потом ответила:

– Как вы, наверное, заметили, я бухгалтер. И занимаюсь учетом, цифрами. Анализ не входит в мои обязанности. Но, как человек с опытом, могу высказать свое мнение: это обычное временное явление. И подобное бывает практически везде. Это же рынок! Сегодня покупают – завтра нет. Послезавтра опять покупают. Так что связывать это обстоятельство со смертью Виталия Алексеевича просто неразумно. А что касается недоброжелателей... – Софья Давидовна сделала паузу, после чего продолжила: – Лучше поищите среди его близких.

Я, признаться, несколько оторопела, не ожидая ничего подобного от Софьи Давидовны.

– Вы имеете в виду его семью? – наконец уточнила я.

– А кого же еще? – прищурившись посмотрела на меня бухгалтерша. – Ведь обычно своих родных и травят, верно? И потом, насколько мне известно, Виталий Алексеевич на даче был один, если, конечно, не считать Костю. Кто еще мог туда попасть и отравить его?

Рассуждения Софьи Давидовны совпадали с моими, и я не могла не признать их разумности.

– Скажите, а вы были вчера на похоронах? – поинтересовалась я.

– Разумеется, – отрезала Ройзман. – Как я могла не пойти? Это было бы просто...

Она замолчала, пощелкав пальцами в воздухе, не находя нужной формулировки.

– Одним словом, не пойти было недопустимо. И вот там-то я и обратила внимание, что его семья не очень-то скорбит по Виталию, – покачала головой Софья Давидовна.

– И в чем же это выражалось? В том, что люди не бились в истерике, не причитали?

Ройзман строго сдвинула брови и нахмуренно посмотрела на меня:

– Девушка, если вы станете иронизировать, я вообще могу не продолжать! Кажется, я не напрашивалась на разговор с вами!

Мне ничего не оставалось делать, как извиниться перед Софьей Давидовной, и еще я подумала про себя, что у этой женщины и впрямь тяжелый характер. Я не знала, конечно, какой она была в кругу своей семьи, но если такой же, как сейчас, то тогда ее родным приходится несладко. А впрочем, это могла быть маска, которую она надевает в присутствии посторонних людей. Хотя... Константин Коршунов, который не был для нее посторонним, тоже говорил о сложностях в общении со своей давней знакомой.

– Продолжайте, пожалуйста, Софья Давидовна, – попросила я.

– Так вот, – удовлетворенно кивнула Ройзман. – Дело не в истерике, а в искренности переживаний. Вдова-то как раз плакала, пила корвалол и все норовила упасть в обморок. Да только не верилось мне, что это всерьез. Как-то чересчур театрально. А сестра ее как клушка хлопотала, лекарство подливала, но я заметила, что она строго за всем следит, чтобы, не дай бог, не переплатить. Хотя хоронили Виталия вовсе не на ее деньги, а ее лишь этот вопрос и беспокоил. Правда, она на кладбище не ездила, но нос везде совала, еще когда Виталия не увезли. А потом, уже на поминках, она и за женщинами нанятыми постоянно следила, все указывала им, как и что надо делать.

– Ну может быть, она просто практичный человек, – предположила я. – Мне, кстати, она именно такой и показалась. И вообще, к сожалению, сейчас дело обстоит так, что многие похоронные службы норовят нажиться на горе людей, заставляют их переплачивать за свои услуги в несколько раз, потому что умело играют на чувствах. Человек, потерявший кого-то из родных, находится почти в шоке, ему не до того чтобы препираться насчет оплаты. Вот многие этим и пользуются. А Галина Михайловна, видя, что ее сестре не до этого, взяла заботу на себя. К тому же Виталий Алексеевич был ей не так близок, как жене и детям. Ей проще было сохранять здравый ум.

– Я рассказала то, что видела своими глазами, – упрямо произнесла Софья Давидовна. – Не думайте, что все это нарисовало мое воображение, в том, что касается страсти к деньгам, я хорошо разбираюсь, – усмехнулась она. – Не зря бухгалтером столько лет работаю. Я, например, почти стопроцентно могу определить, способен ли данный человек украсть что-либо или нет. Хотя в ситуации с Виталием это ничего не прояснит, поскольку тут я не имела в виду никого из его близких.

– То есть в том, что Галина Михайловна не способна ничего украсть у своей сестры, вы уверены?

– Это уже опять будут домыслы, а я вам рассказываю только то, что конкретно видела. Наговаривать ни на кого я не стану, я и так достаточно вам сообщила. А это уже теперь ваше дело – анализировать и делать выводы, вы же частный детектив без брака в работе!

Я пропустила ее колкость мимо ушей и решила перейти к волнующему меня вопросу:

– Софья Давидовна, я вам весьма благодарна за откровенность, и мне бы хотелось столь же откровенно с вами поговорить не только о Виталии Алексеевиче, а и о вашем супруге.

Женщина вздрогнула и чуть не выронила карандаш.

– А это вам зачем? – пристально посмотрела она на меня. – При чем здесь мой муж?

– Но ведь он же тоже работал тут, – проявила я собственную осведомленность. – И был уволен после не очень красивой истории.

– Откуда вы знаете? Кто вам сказал? Зачем вы приплетаете сюда моего мужа? – набросилась на меня бухгалтерша. – Зачем вы морочили мне голову своими расспросами, если пришли ко мне только для того, чтобы узнать что-то о Семене? Можете не сомневаться, что со своим мужем я разберусь сама. Вас что, Костя ко мне послал? Зачем?

Я не могла соврать, что меня послал Коршунов, поскольку тот, напротив, отговаривал меня от беседы с Ройзман, и Софья Давидовна непременно об этом узнает.

– Нет, господин Коршунов не посылал меня к вам. Я пришла по своей инициативе. Просто меня сейчас интересуют все люди, с которыми у Виталия Алексеевича был конфликт.

– Тот конфликт давно исчерпан! – уже кричала бухгалтерша. – Костя даже не вспоминает об этом, я с ним сполна рассчитываюсь за выкрутасы своего мужа усиленной работой! И ко мне ни у него, ни у Виталия никаких претензий нет и не было!

– У меня тоже к вам нет никаких претензий, – постаралась я замять скандал. – Я лишь хотела...

– Меня не интересует, что вы хотели, – понизила голос Ройзман, опасаясь, что ее крики станут слышны в коридоре. – Я хочу, чтобы вы покинули мой кабинет немедленно. И больше не докучали мне своими дурацкими расспросами! Я непричастна к убийству Виталия, и мой муж тоже, это я могу заявить со всей ответственностью! И если ко мне возникнут вопросы у милиции, то только на них я стану отвечать!

Высказав все это, Софья Давидовна скрестила руки на груди и выжидательно уставилась на меня. Я заметила, что руки ее подрагивают. Не сказав ни слова, я повернулась и вышла из кабинета, а следом и вовсе покинула здание.

Сев в машину, я задумалась. Почему Софья Давидовна так нервничала? Почему резко прервала разговор, как только он коснулся ее мужа? Только потому, что ей неприятна эта история? Она чувствует неловкость за мужа перед Коршуновым и покойным Милентьевым? Возможно... И все-таки я понимала, что мне необходимо встретиться с самим Семеном Борисовичем, хотя я по-прежнему не знала, что же такого он совершил в фирме «Дом для вас», что был с позором изгнан.