Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но я действительно художник! – возразил Джордж Финч, сразу занимая оборонительную позицию, так как насчет этого вопроса он придерживался определенного мнения.
– Действительно ли, или нет, это еще подлежит сомнению! Но так или иначе вам следовало бы скрыть это обстоятельство от миссис Вадингтон. Женщины ее породы считают художников темным пятном на теле общества. Я вам говорил, что она судит человека только по размерам его текущего счета в банке.
– У меня самого достаточно денег…
– Но как могла она это знать? Вы сказали ей, что вы художник, и она, естественно, сразу вообразила…
Телефон пронзительно задребезжал, прервав поток мыслей великого человека. Бимиш с некоторой досадой снял трубку, но выражение его лица тотчас же изменилось, едва он заговорил. – А, Молли, дитя мое!
– Молли! – воскликнул Джордж Финч.
Мистер Бимиш оставил его восклицание без всякого внимания.
– Да, да, продолжал он говорить по телефону – он принадлежит к числу моих друзей.
– Это я? – взволнованно спросил Джордж.
Гамильтон Бимиш по-прежнему игнорировал приставания назойливого друга, как это свойственно людям, умеющим сосредоточиваться на одном предмете, когда они разговаривают по телефону.
– Да, да, он мне рассказывал об этом. Он как-раз сейчас находится у меня.
– Может быть, она хочет поговорить со мной? – трепещущим голосом произнес Джордж.
– Обязательно! Я немедленно приду!
Гамильтон Бимиш повесил трубку и в течение нескольких минут стоял в глубокой задумчивости.
– Что она такое сказала? – спросил Финч, тяжело дыша.
– Да, это интересно – промолвил Гамильтон Бимиш.
– Что она такое сказала?
– Это наводит меня на мысль, что мне придется подвергнуть строгой критике некоторые мои взгляды.
– Что она такое сказала?
– А, между тем, следовало, пожалуй, это предвидеть.
– Что она такое сказала?
Гамильтон Бимиш задумчиво теребил подбородок.
– Право же, у девушек забавная психология.
– Что она такое сказала?
– Это звонила Молли Вадингтон – ответил, наконец, Гамильтон Бимиш.
– Что она такое сказала?
– Я ни в коем случае не уверен, – начал мистер Бимиш, глядя на него поверх своих очков – я далеко не уверен в том, что в конце концов все не сложилось к лучшему. В своих вычислениях я не принял в учет того обстоятельства, что приключившееся с вами должно было, естественно, придать вам некоторую романтичность в глазах девушки, окруженной обычно людьми, доходы которых исчисляются в единицах с семью нулями. Любая девушка с нормальными инстинктами должна невольно почувствовать тяготение к художнику, которому ее мать запрещает показываться в ее доме.
– Что она такое сказала?
– Она спросила меня, действительно ли я ваш друг?
– И что она потом сказала?
– Она передала мне, что ее мачеха запретила вам показываться в их доме и ей самой тоже отдала строгий приказ никогда не встречаться с вами.
– И что она потом сказала?
– Она просила меня немедленно приехать к ней, так как ей необходимо кое о чем поговорить со мной.
– Обо мне?
– Надо полагать.
– И вы идете?
– Немедленно.
– Гамильтон! – воскликнул Джордж дрожащим от волнения голосом. – Гамильтон, старина, пустите-ка ей пыли в глаза!
– Вы хотите этим сказать, что просите меня дать теплый отзыв о вас?
– Я именно это и думал; удивительно, как вы умеете точно выражаться, Гамильтон! Мистер Бимиш взял шляпу.
– Весьма странно, что я должен помогать вам в таком деле! – задумчиво сказал он.
– Это все потому, что у вас доброе сердце! – воскликнул Джордж. – У вас золотое сердце, Гамильтон.
– Вы влюбились в эту девушку с первого взгляда, а мое мнение насчет этого, изложенное в моей книге, озаглавленной «Благоразумный брак»…
– Ваше мнение абсолютно ложное!
– Мое мнение не может быть ложным.
– Видите ли, я не думал совершенно ложное, – добавил Джордж с лицемерной поспешностью. Я хочу только сказать, что в некоторых случаях любовь с первого взгляда и есть самая настоящая любовь.
– Любовь есть нечто обоснованное, разумное.
– О нет, это не может относиться к человеку, который полюбил такую девушку, как Молли Вадингтон!
– Мой брак будет результатом тщательно разработанного процесса мышления, – сказал Гамильтон Бимиш. – Прежде всего я, после трезвого размышления, должен прийти к выводу, что достиг того возраста, когда мужчине надо жениться. Затем я переберу в уме всех знакомых среди женщин, пока не остановлюсь на такой, образ мыслей и вкусы которой вполне гармонируют с моими. И тогда…
– Вы разве не собираетесь переодеваться? – прервал его Джордж.
– Зачем?
– Как зачем! Если вы собираетесь идти к ней…
– И тогда, – невозмутимо продолжал Гамильтон Бимиш – я буду наблюдать за нею в течение продолжительного промежутка времени, пока не удостоверюсь, что не позволил безрассудной страсти ослепить меня и ввести в заблуждение. И то, конечно…
– Но вы не можете идти в таких брюках к Молли Вадингтон, – продолжал настаивать Джордж. – Ваша сорочка совершенно не соответствует носкам, и наоборот. Вы должны…
– И то, конечно, при условии, что за вышеуказанный промежуток времени я не обнаружу более подходящего и соответствующего моим чувствам человека. Тогда я пойду к ней и в нескольких простых выражениях предложу ей стать моей женой. Я укажу ей, что моего заработка хватит на двоих, что моя нравственность находится выше всякой критики, что…
– Неужели у вас нет какого-нибудь более приличного костюма и пары ботинок, посвежее этих, и другой, не такой выцветшей шляпы…
– … что по натуре я человек добродушный, а в своих привычках вполне нормален. И тогда мы с нею заживем, согласно правилам, изложенным мною в книге «Благоразумный брак».
– А как же насчет ваших манжет? – спросил Джордж.
– Что такое насчет моих манжет?
– Неужели вы собираетесь пойти к мисс Вадингтон в этой сорочке с трепаными манжетами?
– Именно в таком виде я и пойду.
Джорджу Финчу ничего больше не оставалось сказать. Поведение его друга казалось ему кощунственным, но он ничем не мог воспрепятствовать Бимишу поступать так, как тому было угодно.
Когда Гамильтон Бимиш спустя, приблизительно, пятнадцать минут поднялся на империал зеленого автобуса, отходившего