прорыл, прогрыз, прожевал дыру на воздух. Дыру, что выводила его по ту сторону навозного шара. Таким образом его нора стала сквозной. Жук уже понял, что ему делать. Он вначале немного отполз от норки вперед, заставляя Богомола еще ожесточеннее и быстрее ползти через лаз, а потом, когда тот, судя по звукам, был уже совсем близко к выходу, Жук побежал в обход навозного шара. Лишь бы успеть, лишь бы успеть, лишь бы успеть! И он успел. Жук был у входа в свой лаз. Он знал, что Богомол не станет ползти обратно задом, ввиду травмы одной из своих задних конечностей, а развернуться он не сможет, так как слишком большой. Поэтому Богомол пополз вперед. А Жук поднялся на задние лапки, уперся в свой шар и толкнул его вперед строго тогда, когда услышал, как монстр выбирается из лаза. Шар окатил Богомола по голове своей тяжестью, и тот, оглушенный, свалился обратно в нору. Пока один из выходов из норы был закрыт навозным комом — другой был открыт. Это было необходимо исправить, поэтому жук тут же принялся закидывать нору комьями земли, а потом еще и небольшой камушек туда подтащил. Богомол вяло трепыхался и барахтался внутри норы, и он обязательно из нее вылезет, как только пройдет контузия от удара навозным шаром, но Жук не будет его ждать, чтобы добить, да и вряд ли ему это удастся. Он просто будет толкать свой шар дальше, ведь это еда для его семьи, для его жены и детей. Когда оглушенный Богомол выберется на поверхность, Жук будет уже далеко. Он надеялся на это, но не был уверен. Можно было, конечно, бросить шар, но что тогда будут есть его родные? Он не может вернуться с пустыми лапками. Поэтому он откатил свой шар чуть в сторону и прикопал и второй выход из лаза, чтобы Богомолу было тяжелее выбраться, когда он придет в себя, а затем покатил навозный ком дальше, продолжив свой путь.

Двигаться было трудно. Спина у Жука ныла от ударов Богомола, и был он немного замедленный, заторможенный. Шар катился мимо редких пучков мятлика и вышек пырея. Катился он и мимо камней, чьи твердые тела напоминали застывших навечно черепах, о которых Жуку рассказывала бабушка. Она говорила, что как-то встретила Черепаху и каталась у той на панцире не один день.

Жук думал о своей семье: «Как они там, в нашей небольшой норке? Я обещал им вернуться в полдень, но Солнце уже начинает склоняться вниз, к Полю». А гул набирал мощность и разрастался, расползался, захватывая все новые территории. Жук еще не видел его источник и не хотел его видеть — слишком страшными были эти машины, что разрывали землю лезвиями своих молотилок.

«Вот знакомый репей, от него нужно брать чуть левее, а вот одинокий росток хвоща полевого, от него по диагонали…» Маршрут в голове у Жука работал четко, словно он видел незримые линии, по которым нужно было ползти.

Справа вдруг что-то вспыхнуло всполохом сухого звука, Жук глянул в ту сторону, ощущая холодок под хитином, но увидел лишь Паука, что выглядывал из небольшой норки, как совсем недавно это делал и сам Жук. Глаз у Паука было много, и все они чуть подмигнули путнику, точно желая доброй дороги. Жуку даже как-то легче стало, он словно ощутил поддержку от этого существа, хотя пауки никогда не славились эмпатией.

Ощущение воодушевления длилось недолго, ибо спереди раздался шелест, да такой громкий и быстро меняющий свою локацию, что сразу стало понятно, кто там ползет, — это была Ящерица! Жук тут же прекратил движение и застыл за навозным шаром, точно тот был его спасительной преградой от всего злого мира.

Шелест приближался, и Жук уже было начал копать себе норку, понимая, что навряд ли успеет, но тут он услышал хруст — видно, кто-то другой попался ящерице на обед. Она чуть похрустела, а затем стала удаляться. Зато приближался гул. Звук был такой, словно гигантские челюсти ели Поле. Треск, грохот, чавканье, шуршанье. Ужас!

Жук продолжил свой путь. Шар катился. Навоз был душистым и свежим. Уже и самому есть захотелось, а как сильно хочется кушать детям, они же маленькие совсем, а его жена, еще не до конца отошедшая от родов…

До их норки было уже лапкой подать, поэтому Жук постарался ускориться еще сильней. Шар чуть ли не подпрыгивал по земле. Величественные колосья пшеницы были так высоки, но он знал, что они будут срублены, срезаны. Боги даже деревья могут рубить, хотя те гораздо плотнее, толще и выше пшеницы.

Практически добравшись до своих, Жук увидел за стволами высоких растений фигуру комбайна — тот двигался не прямо на жука, а чуть сбоку, ровно в том направлении, где находилась нора. Нужно было спешить, ведь комбайн и не заметит маленьких насекомых. Навряд ли он даже знает, что они есть. Комбайн просто выполняет задачу, что подает ему Бог.

Колосья падали как подкошенные — это все работа молотилки, что была у комбайна вместо жвал. Страшная машина рубила и жевала все, что попадалось на ее пути. Жук заметил с десяток насекомых и несколько ящериц, что пробежали мимо него, а он полз вперед, прямо наперерез комбайну, точно был самоубийцей.

Три стебля крапивы, ну где же они? Жук пополз еще быстрее. Натруженные лапки болели, тогда он оставил навозный шар, спрятав его возле большого листа, что был похож на облако. Тут шар останется невредим, если его только никто не украдет, хотя кому его красть, вряд ли здесь будет какой-то другой жук в ближайшее время.

Оставив навозный ком в тайнике, Жук теперь мог двигаться гораздо быстрее. Он вскоре увидел и нужный ему ориентир — три стебля раскидистой крапивы. Добравшись до них, он свернул направо, обогнул небольшой камушек и почти тут же наткнулся на свою жену — та выводила детей из норы; сама выводила, не дождавшись его, видимо решив, что он уже не вернется…

— Жужа! — воскликнул Жук и обхватил свою любовь лапками, прижался головой к ее головке.

— Жук! — Она едва не плакала. — Я думала, что ты уже не придешь, думала, что…

— Ну тише, тише, я ведь здесь, с тобою!

Дети, завидев Жука, быстро покинули норку и тоже прижались к нему. Их было четверо. Четверо маленьких жучат. Их жвала щекотали ему лапки в детских поцелуях. Они тоже волновались.

— Надо быстрее уходить, сюда едет комбайн! — Жук протянул одну лапку на запад. — Там у меня спрятан навозный