— Вот тебе и первая закавыка! — Игорушкин поднял руку и со значением погрозил указательным пальцем кому-то в пространство. — Вот тебе, Владимир Михайлович, и первый скелет!

Тень возникла перед ней опять. Она шарахнулась в сторону, но не успела и опять наткнулась. Пока приходила в себя, извинялась, прохожий или это была женщина с ребенком, пропали сами. Повторялось еще и еще. Она схватилась за голову, ощупала лицо. Вот в чем дело! Она оставила где-то очки, конечно, на работе, а может там, рядом со Светкой, в морге?.. Сознание мерцало. Да, да, конечно возле Светки. Она там упала. Когда очнулась, ничего не видела совсем. Только чувствовала вокруг себя беготню, суету и возгласы.

— Софье Марковне плохо!

— Калеандрова, Калеандрова умирает!

— Скорую надо!

— Валидол! Есть у кого валидол?

— Да не чует она ничего! Зубы сжаты! Куда вы суете!

Она, словно сквозь пелену, начала различать тени, фигуры людей, потом лицо наклонившегося над ней человека. Постепенно приходила в себя. Врачи подоспевшей «неотложки» сделали укол. Она отказалась с ними ехать.

— Мне лучше, — прошептала едва слышно.

— Я все равно не возьму на себя такой ответственности, — заикнулся врач.

— Я Калеандрова, — выговорила она уже тверже.

— Я знаю вас, Софья Марковна. И все же, вам не следует отказываться. Мы вас забираем.

— Нет, — она махнула рукой. — И не спорьте. Что это я лежу? Ну-ка, помогите!

Ей помогли сесть.

— Обморок. Только и всего. Сейчас пройдет.

— Все последствия на вас, — дошел до нее трусоватый голос.

— Уезжайте, — она отвернулась.

Ей действительно полегчало. Надо было спешить в прокуратуру. Машина довезла ее только туда. Шофер обещал подъехать, как освободится, просил подождать: машина была чужая, она выпросила ее съездить в морг у знакомого главврача соседней больницы…

Теперь, когда освободилась и вышла из прокуратуры, огляделась. Конечно, машины не было. Ждать не стала. Столько дел! Но только сделала несколько шагов, все поплыло перед глазами. Едва отойдя от прокуратуры, она тут же привалилась к стене, иначе натыкалась на прохожих. Только бы не обморок! Не хватало еще грохнуться на мостовой. Там, в морге, кто-то сунул ей нашатырь под нос. До сих пор все внутри жжет… Очки были и запасные, но они дома или на работе. До них еще надо добраться. Одно за другим! Как же она без очков? Так всегда! И такой она была у прокурора! Впрочем, что теперь?.. Еще мешали слезы. Как их остановить? Куда бы присесть? Платок весь промок. Впереди, кажется, дорога. А там? Следом?

Она постояла, покачиваясь; сознание крепло, глаза свыклись со светом, ноги тоже, вроде, ничего, держат. В который раз она провела по лицу платком, как протирают что-то постороннее — крышку стола, стекло в окне. Глаза не высыхали, слезились, но она разглядела сквер. Там скамейка, там спасенье, ей туда. Она сделала шаг.

Лаврентий так и не попал в этот день в институт. Не до этого! Столько несчастий на голову! Считай, в один миг лишился он трех близких людей. Светка несчастная на себя руки наложила. И эти два дурачка угодили в милицию. «Ушастый» из органов их явно подозревал в убийстве. А у него как рыскал в квартире глазищами! Дай ему волю — все перевернул бы. Чего только он разыскивал? Вот знать бы! Его, что ли, Лаврушку, тоже подозревает? С этих органов сбудется.

А Вадима и Эдика надо было выручать. Они-то точно под колпак угодили. Но как?

Для начала Лаврентий отыскал материнский загашник и откупорил бутылку кисленького. Сперва-наперво следует лечить голову — главный инструмент и главный его помощник отныне. В голове металось что-то инородное, звенело и пыталось выбраться наружу, от этого дикая боль душила все умные инстинкты и желание здраво мыслить. Сказался не лучшим образом и визит незваного гостя, поэтому худо было вдвойне — черепная коробка попросту раскалывалась.

Когда в бутылке осталось вина на последний стакан и он смял в пепельнице окурок третьей сигареты, организму вроде бы полегчало, сознание стало светлеть, но все еще было тяжко. «Без Димыча не обойтись», — решил он и позвонил Гардову. Ответил младший брат, приятель убежал из дома с утра, обещался быть только к вечеру. Дмитрий — человек серьезный. Из всей их компании он один корпел в какой-то контрольной медицинской инспекции, участвовал в проверках, что-то выискивал, уточнял, сверял, иногда доходило до серьезного, до некоторых высоких инстанций. Димыч как раз бы и пригодился — но, увы!

В дверях завозился кто-то, царапнул ключ в замке. Он вздрогнул. Это кто же по его душу? Пока собирался к двери, она открылась сама собой. На пороге Варвара! Вот кому не пропасть! Собственной персоной. Он и забыл, что у нее есть свой ключ.

— Ты чего вернулась?

— Я как чуяла, что ты никуда не пойдешь.

— Откуда такая прозорливость?

— Один? — пробежала она мимо него в квартиру.

— Что забыла, бестия?

— Я ведь все слышала, о чем вы шептались.

— И чего ж?

— Слышала, слышала, как тебя милиционер пытал. Только начало с испуга пропустила. Тряслась от страха.

— И тебя, значит, перепугал?

— Пришла вот, заберу все свои вещички. Чего это он про меня расспрашивал?

— Дурочка! Нужна ты ему! Знаешь, откуда он?

— Догадалась. Только что ему книжка-то моя? В библиотеку пусть идет. Нашелся, читатель! Что за Тэффи? — она поморщилась, передразнивая. — Откуда родом? Чей платочек?

— Ты знаешь по чью он душу?

— Да хватит. Не строй глазки.

— Туманского помнишь, Вадика? Учились вместе. Приходил он ко мне. А на последнем курсе женился.

— Симпатичный такой? Боксер.

— Светку, жену его, в ванной нашли. С вскрытыми венами.

— Ах ты господи!

— Арестовали его.

— Не может быть!

— И Эдика, приятеля его. Тоже с нами учился.

— Вдвоем убили! — охнула Варька.

— Дура! Чего мелешь.

— Сам сказал.

— Подозревают их. Только это не они.

— А кто же?

— Я с ними был. Вечером-то, вчера. Мы же вместе полдня провели. В одной компании.

— Тогда так и сказать надо.

— Кому сказать? И слушать ничего не желают. Этот, что у нас был, слова сказать не дал, только спрашивал и зырил во все углы. Словно я убийца.

— Лаврик! Милый! Что ты говоришь?

— Выручать парней надо. Я вон Димычу звонил. Гардов — спец. Только нет его, занят. Не знаю, что делать. Ах, Светка, Светка!