Картины прошлого мелькали перед глазами. Хотелось плюнуть в лицо, смешать с грязью, ударить, растоптать, смыть его физиономию с лица земли.

— Ха-ха, птичка-синичка, а ты выросла и оперилась. Не в этом ли сопляке дело, который сидит сейчас рядом с тобой?

— Может и в нем, но тебя это точно не касается. А ты, я смотрю, свиту сменил? Что выросли детишки и дорожки разошлись? А были такими друзьями, такими друзьями, прямо «не разлей-вода». Что, не подстать тебе они теперь? Не угодны королю стали? Где же ты еще таких преданных дружков найдешь, которые по одному взмаху твоей руки прикурить подавали и по одному кивку понимали, что делать надо, безропотно подчинялись своему хозяину, как побитые собачонки. А? Где же они?

Я обвела взглядом зал и развела руки в стороны.

— Что, хороши они были только на время школы, а во взрослой жизни не нужны стали? Быстро же ты друзей меняешь.

— У-у, наша лисичка зубки научилась показывать? — Он наклонился к столу, чтобы быть ближе ко мне, и продолжил: — А такой ты мне еще больше нравишься. Сели, дружки мои, Женечка. Как были дураками, так и остались. Говорил им «папочку» слушаться, а они, суки, подставились. Денег им все мало было… Но, это лирика, так сказать, отступление. А вот ты, я смотрю, вспоминаешь на досуге о той ночи. Понравилось, все-таки?

Я вжалась в диван и отрицательно замотала головой.

— Ты ошибаешься! Все это время, я спала и видела, как ты гниешь со своими прихвостнями в местах не столь отдаленных.

А он продолжал с гадкой ухмылочкой:

— Ты, врешь, ты все врешь, лисичка. Тебе понравилось, я в этом уверен, помню, как ты стонала подо мной…

— Я стонала, от того, что мне было плохо, придурок, — медленно, выплевывая каждое слово ему в лицо, произнесла.

Я смотрела на него с ужасом. Савельев действительно думал, что я тогда получала удовольствие вместе с ними.

«Он сумасшедший, да по нему психушка плачет».

А он все нес свой бред, в который свято верил до сих пор:

— Ты же помнишь, как нам было круто? Хотя, вряд ли… А я вот до сих пор, когда в постели с бабами кувыркаюсь, тебя представляю. Как ты могла променять меня на этого молокососа? Я тогда искал тебя, искал, а ты, как сквозь землю провалилась. А я скучал, лисичка. — И тут он сорвался, начал орать так, что капли его противных слюней попадали мне на лицо: — Ты, сучка, стала моим наваждением, еще никто никогда не сбегал от меня! Что, этот сопляк круче в постели, да? Отвечай, сука? Ты так же под ним стонешь…?

А дальше все, как в кино на быстрой перемотке, картинки менялись, и я не успевала за происходящим: Дима бросился на него, откуда-то набежал народ, кто-то меня отталкивал и держал, я кричала, слышала звук ударов, вокруг все плыло…

— Да, разнимайте их уже, они же поубивают друг друга…

— Кончай его, Псих…

— Уводи Кувалду… Вот это да… Такого в экшена в фильмах не увидишь…

Их растащили по разным углам бара. Лицо Димы заливало кровью так, что глаз не было видно. Я упала в обморок.

Очнулась дома, мой любимый сидел рядом и держал меня за руку. Губа была разбита, глаз заплыл, рассеченную бровь уже зашили, наверное, приезжал Юрий Борисович. Я тихо заплакала.

— Что он с тобой сделал, Женя? Он… изнасиловал тебя? — спросил Дима.

И я не смогла с собой ничего поделать, вся боль, что глушила эти годы, вырвалась наружу. Я забилась в истерике.

Он вскочил, схватил кресло и бросил его в стену.

— Ублюдок, козел, мразь, убью его, слышишь, малыш, слышишь, Женя? Я убью этого урода, — потом подскочил ко мне, начал гладить по голове и целовать, губами стирая слезы с моего лица.

— Только не плачь, пожалуйста, не плачь. Он ответит за каждую пролитую тобой слезинку, он у меня умоется кровавыми слезами, урод… — Дима поднялся и стал бить кулаком в стенку.

Я не могла больше слышать эти удары, закрыв уши руками, закричала. Он подлетел ко мне.

— Прости, прости, малыш, я буду с собой бороться. Я ради тебя готов на все. Прости меня, что пугаю, не бойся, пожалуйста. Я никогда тебя не обижу, никогда, Женечка, слышишь? — Сев рядом, он обнял меня, крепко прижал к себе и принялся тихо качать и убаюкивать.

— Тшшш, Женечка, все хорошо, я рядом. У нас все будет хорошо, поверь мне. Тшш, не плачь. Ну, пожалуйста, не плачь.

Я потихоньку успокоилась, а потом заснула. Мой организм не выдержал такого напряжения за вечер.

Проснулась одна, на столе лежала записка:

«Я уехал, скоро буду, не скучай, люблю тебя».

Закрыла глаза, мысли роем крутились в голове: «Почему Александра в баре называли Кувалдой? А Диму — Психом. Он говорил, что у всех участников подпольных боев есть прозвища».

Догадка осенила внезапно: Савельев тоже был одним из них!

Вот, что я предчувствовала, не вчерашнюю драку в питейном заведении, где куча народа и сразу вызывают полицию. Я предчувствовала смерть… Саша так этого не оставит, он вызовет Диму на бой, а, зная, как никто, своего молодого человека, понимала, что он не откажется. Александр старше, он опытнее. Это конец для любимого.

Меня замутило, я резко сорвалась с дивана и побежала в ванну. Меня вырвало несколько раз. Последствия нервного срыва сказывались не лучшим образом. Я помылась, привела себя в порядок и пошла на кухню. Заварила чай, сделала бутерброд, укусила первый кусочек и снова бросилась в туалет. Что-то странное творилось с моим организмом, и это не было похоже на переутомление.

Бросилась судорожно вспоминать, когда были последние месячные. Нашла календарик, где всегда отмечала первый день цикла, и с удивлением обнаружила, что с того момента, как мы стали с Димой встречаться, они ни разу не приходили, а прошло уже почти три месяца! Вот это новость…

Все это время я думала только о его боях и больше ни о чем. С улыбкой, погладила живот. Удивительно, во