– Хозяева? – Где-то близко сильно затопало, словно стадо коней разом переступили с ноги на ногу. Или у коней не стадо? – Здрасти вам. Участковый уполномоченный полиции Быр-дыр-ов.

Фамилию представившегося она не разобрала, но услышалось похоже.

Маша глянула на притопавшего поверх края кувшина, пискнула, сделав слишком большой глоток, и ничего не ответила. Но боровичка – давешнего полицейского, обещавшего разобраться – это нисколько не смутило. Он основательно пристроился к столу – большому, а не тому, что стоял рядом с Машиным диваном. Снял фуражку, деловито разгладил единственную прядь, перекинутую через лысую макушку, достал из зелененькой папочки листки, разложил поверх вязанной скатёрки.

– Опять злоупотребили? – спросил с сочувствием. – Зря вы так, мать алкоголичка – горе в семье.

– Почему злоупотребила? – булькнула Маша.

Расставаться с кувшином, в котором животворительного морса оставалось ещё порядочно, не хотелось категорически. Но полицейский глянул так выразительно, что пришлось не только кувшин отставить, но и себя осмотреть. Картина представилась малоутешительная: на Марии Архиповне был всё тот же купальник, правда, совершенно высохший, поверх накинута простыня с дыркой, рядышком стакан наверняка с аспирином. Ну а что там творится на её физиономии и голове, представлять было страшно.

– Понимаете, я… – начала было Мария и закрыла рот.

Объяснение, совершенно правдивое и честное, в данном случае не тянуло даже на оправдание. «Я не пила, а почти утонула»? Звучит замечательно.

– Понимаю, – серьёзно кивнул участковый. – Но вы всё равно завязывайте с этим, гражданка Кислицина.

– Я не Кислицина. Я Мельге. Мельге Мария Архиповна.

– Это откуда ж такая? – изумился боровичок.

– Немецкая. Бароны Мельге… – Маша прикусила язык и яростно почесала макушку. Она на самом деле чесалась невыносимо, да ещё под ногтями песок заскрипел. – Мель-ге, с мягким знаком.

– Баро-оны, – уважительно протянул страж закона, что-то записывая – По мужу, значит. А в девичестве Кислицина.

– Я и в девичестве Мельге. По мужу я Шарова.

Полицейский перестал писать, поднял голову и задумчиво уставился на Машу, она смотрела на него, старательно натягивая простыню. Молчали довольно долго.

– А блаженные Кислицины вам кем приходятся? – эдак ласково осведомился наконец боровичок.

– Никем, – призналась Маша. – Этот дом принадлежит моей подруге, а вот она уже внучка. То есть, я не знаю, может, и не внучка. Но родственница. Наверное.

– Так вы-то тут что делаете?

– Живу, – честно ответила Мария и снова поскребла макушку.

– Паспорт позвольте, – ещё ласковее попросил полицейский.

– Паспорт? – госпожа Мельге лихорадочно попыталась вспомнить, где могут быть её документы. – Паспорт, наверное, в машине. А она за воротами. Я сейчас схожу.

– Сидите, – приказал боровик. – Это потом. Только нехорошо начинать с вранья… э-э, – мужичок заглянул в свои листки, – Мария Архиповна.

– Когда это я успела? – озадачилась Маша.

– Ну вот все же знают о ваших родственных связях с Кислицинами, а вы почему-то отпираетесь. Вопрос, почему?

– Да нет у меня с ними никаких связей! И не было никогда!

– Ладно, зайдём с другого бока, – не стал спорить покладистый полицейский. – Какого числа вы имели акт распития спиртных напитков с гражданином Саушкиным?

– С кем я… чего имела? – захлопала ресницами Мария.

Головная боль, изгнанная было морсом, начала возвращаться, угрожающе погромыхивая на подходах. Маша поспешно схватилась за кувшин, прижав его к груди, как семейную реликвию.

– С Михалычем когда пила? – грозно рявкнул боровичок, саданув кулаком по столу. – Вчера или сегодня?

– Никогда, – по-пионерски  отрапортовала Маша.

– Опять врёте!– насупился страж порядка. – Водку намедни покупала?

– Покупала.

– Махалычу передавала?

– Передавала.

– Вместе распили?

– Распили. То есть, нет, подождите, ничего мы не распивали! – Вскинулась Мария. – Действительно, покупала, отдала, но на этом всё. Я вообще не…

– Ну вот, видите, – разулыбался боровичок, мигом сменив тон. – Вот и установили факт, а вы отпирались.

– Слушайте, а откуда вам известно про… факт? – заинтересовалась госпожа Мельге, в голове которой творилось что-то странное, трудноопределимое. В ней стронулось что-то массивное, поехало. – Там же не было никого, а Оксане из-за прилавка не видно.

– Нам всё известно, – многозначительно пояснил полицейский, что-то торопливо строча. Интересно, удобно ему писать поверх вязаной скатерти? Там же узелки, нитки и всё такое. – На то и Мухлово. Та-ак… это потом, это тоже. Давайте так. С Добренко Алек… Алексисом Эр-нан-до-ви-чем… Вот ведь дал бог имечко! Короче, с гражданином Добренко давно состоите в связи?

– С кем? – вытаращилась Маша, понимая, что совсем уж неприлично лупит глаза, но вести себя цивилизованно никаких сил не было.

Уж больно вся эта дичь казалась… дикой.

– С кем, с кем, – снова вызверился боровичок, – с полюбовником вашим!

– Да вы ошибаетесь, у меня никакого любовника нет, это у… – Она уж совсем было собралась объяснить, про мужа и секретаршу Никки, но к счастью снова вовремя поймала себя за язык. – Нет у меня никакого любовника. И никогда не было.

– Ну вот что вы мне пургу метёте, – вконец осерчал полицейский. – Всё Мухлово видело, как он к вам заходил, как вы собачку вместе выгуливали, как голышом купались вместе. А потом он вас романтически на ручках нёс. Или что, на бережку снова злоупотребили? Ноги не держали?

– Господи, что за бред? – выдохнула Маша в кувшин, который так и прижимала к груди.

– Бред не бред, а признаваться надо, – задушевным тоном сообщил… Как его там? – Давайте, давайте, Мария Архиповна. Сами порешили Михалыча в алкогольном опьянении или Добренко вам поспособствовал? Чего не поделили-то? Или, может, Добренко его и того, стуканул, а вы тут с бока припёк? Может, у вас с Михалычём тоже связь была?

– Какая связь? – в полном изнеможении простонала Мария, прикладывая выпуклый бок кувшина ко лбу.

– Интимная, – наставительно поднял ручку полицейский.

И вот тут – опять это проклятое «вот тут»! – госпожа Мельге поняла, что она попала, да ещё как попала-то! Крепко и наглухо.

В которой Маше грозят застенками, исправленными коленками и, вообще, учат жизни, а она пытается не даться

Полицейский молчал, глядя выжидающе, проникновенно. И было совершенно понятно, что торчать он так может долго, хоть до второго пришествия, всё равно ничего не изменится: она, Мария Архиповна, преступница, а преступник, как известно, должен сидеть в тюрьме. Рано или поздно гражданочка признается, а куда ей деваться-то? Вот тогда её и снарядят по адресу, хоть там какая она баронша. Так что можно и подождать, и помолчать, даже кулаком стучать ни к чему, гневаться тоже, да и лишние вопросы задавать – язык отболтаешь.