центре внимания, — но Рани, похоже, не обижалась ни на случайные грубости, ни на беспардонные замечания: то ли понимала, что аппамма не в своем уме, то ли просто не принимала ее выходки близко к сердцу. В присутствии Кришана Рани всегда улыбалась, поддерживала беседу с ним, его матерью и аппаммой, хотя почти никогда не заговаривала первой, и если бы не ее внешность — круги под глазами, непослушные растрепанные волосы, — о том, что на душе у Рани отнюдь не спокойно, можно было бы догадаться лишь по блуждавшему порой взгляду, точно мысли ее занимала вовсе не работа, которую делали руки. Кришан гадал, о чем Рани думает в такие минуты, вспоминает ли сыновей и последние месяцы войны, но ни разу не отважился спросить напрямую, и если в первые недели они что и узнали о ее жизни на северо-востоке, то лишь когда Рани рассказывала о своих уцелевших родственниках, когда у нее появлялся повод упомянуть алкоголика-зятя, падчерицу, которую она помогала растить, или двух маленьких внучек: ими Рани — это было заметно — дорожила больше, чем кем бы то ни было из живых.

Странно думать о том, что Рани мертва: человек, полтора с лишним года проживший в их доме, человек, к которому они так привязались, каждый по-своему. Странно думать о том, что, пережив столько обстрелов в конце войны, уцелев под бомбами и шрапнелью, она умерла вчера вечером из-за случайности, едва не беспечности: упала в колодец и сломала шею. Племянник ее — ему было лет девятнадцать-двадцать — тоже погиб, уже после войны, из-за несчастного случая (Рани об этом рассказывала): на мотоцикле врезался в грузовик и скончался на месте, удар был такой силы, что его выбросило из седла. И это несчастье, когда Кришан узнал о нем, показалось нелепой случайностью, странной беспечностью, учитывая, сколько парнишка повидал и пережил в последние два года войны. Тогда Кришан счел это стечением обстоятельств, жестокой выходкой мира, в котором они живут, сейчас же ему пришло в голову, что, может быть, гибель парнишки не так уж случайна, что, может быть, и смерть Рани тоже неслучайна. Ходило немало историй о несчастных случаях, приключавшихся на северо-востоке после войны: люди тонули, гибли в пожарах, подрывались на минах, попадали в аварии (это чаще всего) — на второй и третьей страницах газет печатали множество сообщений об очередной неожиданной или странной смерти очередного неизвестного в бывшей зоне военных действий. Конечно, несчастные случаи бывают всюду, но несчастные случаи на северо-востоке — не просто невезение, иначе как объяснить, что отважные, закаленные люди, столько всего пережившие и уцелевшие, так легко и безропотно гибнут? Должна же за этим стоять иная, менее очевидная логика, не просто случайность, точно смерть в каком-то смысле преследует по пятам тех, кому удалось уцелеть, точно они в каком-то смысле помечены и разнообразные статистически высокие вероятности, на которых зиждется обычная жизнь, для них начинают меняться, все больше и больше склоняясь к непредвиденной их кончине, точно они добровольно вышли с распростертыми объятиями навстречу случайной смерти, точно они обрадовались смерти или даже заждались ее.

Стоя спиной к ограде, глядя на огоньки корабля, затерявшегося в черной воде, Кришан снова вспомнил голос дочери Рани по телефону, ее лишенный эмоций тон и желание поскорее закончить разговор. Это, в общем, понятно, наверняка ей пришлось повторить одну и ту же историю бессчетное множество раз, наверняка перед похоронами у нее масса забот, и все-таки у Кришана возникло чувство, будто она что-то скрывает. Чтобы попасть на похороны, вдруг понял он, в воскресенье придется выехать рано, и он поедет один, дорога туда-обратно будет слишком трудна для матери, да и кто без нее приглядит за аппаммой? Это будет его первая поездка на северо-восток после возвращения в Коломбо, первая почти за год, и поедет он не куда-нибудь, а в Килиноччи, эпицентр войны. Ему придется очутиться в городе, в котором военные жестокими мерами демонстративно поддерживают чистоту и порядок, придется проехать многие мили по разоренным поселкам, дабы попасть в деревню Рани, где он еще не бывал. Она выросла в этой деревне, провела там всю жизнь, во время войны их семью выселили оттуда, потом Рани вернулась домой с сыновьями; при мысли о том, что он побывает в этой деревне, Кришану вдруг сделалось неуютно. Ему хотелось поехать, хотелось отдать дань уважения Рани, как-то выразить ей признательность, причем так, чтобы это видели ее родные, но при встрече с этими, прежде незнакомыми ему людьми, он наверняка ощутит вину. Он почувствует себя виноватым при виде колодца, в котором сгинула Рани, виноватым в том, что ничего не сделал, чтобы предотвратить ее смерть. Теперь он не сомневался: даже если это случайность, ее можно было предвидеть и, в общем-то, предсказать. Кришан вспомнил, как обнимала его Рани, когда он проводил отпуска в Коломбо, как крепко она прижимала его лицо к своим круглым щекам, точно приветствуя сына, которого не видела несколько лет, и глаза его увлажнились, смысл телефонного звонка наконец дошел до него сейчас, когда он стоял в темноте и смотрел на темное море. За пределами его поля зрения послышался слабый лязг тяжелого железа; шум нарастал, Кришан повернул голову и увидел размытые желтые фонари пригородного поезда, тот шел вдоль плавного изгиба побережья, и световые круги обретали яркость и четкость. Движение становилось все судорожнее и громче, стук колес к той минуте, когда первый вагон, грохоча, поравнялся с Кришаном и загородил ему вид на море, почти оглушал, вагоны неслись так стремительно, что казалось, будто они накладываются друг на друга и мчащийся поезд на самом деле стоит на месте. Кришан наблюдал, как вагоны с открытыми дверьми неподвижно мелькают мимо, флуоресцентный свет заливает множество тел, что сидят, стоят, высовываются наружу, на мгновение замораживает их позы на фоне ночи, все это длилось невыносимо долго, но наконец поезд скрылся из виду, тряска стихла, и остался только Кришан, смотревший на море с пустынной дороги.

Путешествие

4

Вялый и неуклюжий из-за слишком раннего подъема, Кришан сидел на корточках, прислонившись спиной к одному из железных столбов, высившихся на платформе, и рассматривал окружающих с напряженной, исступленной ясностью, какая часто владеет теми, кто проснулся затемно, когда за окном все окутывает