Кашу совсем не хочется есть, надеваю калоши и выхожу во двор. Меня встречает бабушкин пес. Отпускаю его с цепи, пусть насладится свободой, даже если она ограничена стенами дома и стареньким забором. Свобода человека тоже часто ограничена, иногда эти стены он придумывает сам, строя их из страха, иногда они складываются из обстоятельств. Но как бы оно ни было, свобода чаще просто иллюзия, чем что-то реальное. Иногда свобода может стать разрушительной, как для этого пса. Отпусти его на волю и пропадет, не выживет.

Он подходит ко мне, трется мордой о колено. Часто любовь нам нужна сильнее, чем свобода. Обнимаю его за шею, прикасаюсь носом к его влажному носу. Сидим так на крыльце, когда в воротах появляется бабушка. На ней черная юбка, блуза в белый горох, на голове белая в темную полоску косынка. В руках сверток с церковными свечами.

— Позавтракала?

— Нет еще, не хотелось.

— Я так и думала. Пойдем в дом, составлю тебе компанию.

— Можно и ему с нами? — Глажу пса по морде.

— Пусть идет, полежит в прохладе дома.

Бабушка хлопочет на кухне, слышен звон старой фарфоровой посуды. Рассматриваю цветы на столе. Большинство из них ромашки, большие и совсем маленькие, в них вплетены несколько колокольчиков и совсем маленькие желтые цветы. Букет пахнет летом, солнцем и теплом.

— Пойдем, Аленушка, завтрак на столе. — Доносится бабушкин голос.

— Бабуль, когда успела нарвать букет цветов?

— А я и не рвала, доченька. Ты же знаешь, что я не люблю срывать цветы, жалко нарушать задуманный жизнью ход вещей.

— Тогда откуда они?

— Папа заезжал, рано утром перед работой. Привез тебе цветов.

— Папа?

— Да, родная. В поступках бывает больше любви, чем в словах. Помни об этом.

Улыбаюсь. Понимаю, что соскучилась. Я у бабушки уже несколько дней.

— Столько любви как в твоем отце я редко встречаю в людях.

— А где ты была?

— Я же написала, на встречи с Богом. — Смеется, намазывая масло на кусок батона.

— А разве с ним можно встретиться?

— Я всегда встречаюсь с ним. Сегодня была в церкви и там говорила с ним. Часто достаточно своей комнаты и тишины.

— О чем ты говоришь с Богом, бабуль?

— Бывает говорю о всем, что накопилось в душе, а бывает просто молчу. И это тоже разговор. Иногда в молчании больше правды, чем в словах. Я не люблю молитв. У каждого свой разговор с Богом. Часто люди твердят религиозные молитвы, не понимая их смысла, но в ожидании ответа от Бога. Иисус говорил: «Молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны». Побудь в тишине, послушай себя, о чем самом важном твое сердце хочет сказать ему. Так ты позволишь Богу узнать себя и услышать.

— Я тоже хочу научиться говорить с Богом, как ты.

— Слова сердца — лучший язык для Бога, девочка моя. Молитвы от сердца самые чистые.

— Значит, самое важное слышать себя, да, бабуль?

— И доверять, дочка. И не только себе, но и Богу. В доверии к Богу кроется вся красота полной, звучащей жизни. Ты инструмент в его руках и, если ты позволишь ему узнать себя, он позволит тебе зазвучать. Знаешь, у дерева есть точка покоя, и когда мастер находит ее, дерево начинает звучать, легко, красиво. Получается музыкальный инструмент. Так и человек в руках высшего.

— Бабуль, а ты знаешь, где у нас находится точка покоя?

— Мне думается, родная, что наша точка покоя — покой сердца. Чтобы обрести его, нам нужно начать жить доверием. В этом весь секрет человеческой души.

— Что в этом доверии, бабуль?

— Вера, родная. В то, что ты в руках Бога, а значит, что бы ни случилось, он рядом, он держит тебя, ты в надежных руках. Когда ты пропитываешься таким доверием, это и есть твоя лучшая молитва.

Дом — это место, которое

бережет, согревает и утешает

Люди привыкли называть домом стены, а для меня дом — это пространство, которое нельзя потрогать, но можно почувствовать. В нем я чувствую свободу быть собой.

Люди зачастую подменяют эти понятия, называют домом то, где им душно, невыносимо и страшно. Мне все чаще становится неуютно в месте, которое всегда было для меня домом. То и дело родители стали ругаться. Почему? Зачем? Порой они, не понимая друг друга, так сильно ругаются, что страх заполняет всю меня. Он рождается где-то в груди, растекаясь отравленным чувством по всему тело. Бывает, вся в слезах, я прошу их остановиться. Но они, как будто не слышат меня, не видят моего присутствия. Иногда я прячусь под одеяло в своей кровати. Стараюсь сильнее замотаться в него. Жду, когда шторм закончится. Случается, что вот так, спрятавшись от того, что сильно пугает, засыпаю. Сон часто меняет реальность. И, проснувшись, крики заканчиваются. Это спасает.

Родители много лет вместе, но почему-то сейчас, когда нужно строить мосты друг к другу, им скорее удается создать прочные стены, которые криками они пытаются сломать. Но стены не рушатся, а становятся крепче с каждой новой ссорой. Мне больно, когда я вижу их ссоры. Разве родители не должны любить друг друга?

Мне бы хотелось, чтобы все мы были по-настоящему близки. Близость — она же про открытость, про желание делиться тем, что спрятано глубоко внутри и с чем тяжело остаться наедине. Наедине тяжело с переполняющими чувствами боли, разочарования, страха и даже счастья. Ведь счастье — это тоже чувство, которое хочет быть разделенным. Мы редко делимся, чаще остаемся непонятыми друг другом, глухими друг к другу.

После ссор наступает тишина. Родители не разговаривают день, бывает неделю. Чем дальше они становятся друг от друга, тем меньше нуждаются друг в друге, надольше продлевают свою обиду. Я не люблю это время. Мы с сестрой, как будто находимся между двумя полюсами, разговорами, в которых все замолкают, стоит показаться маме или папе, комнатами, в которых четвертый вдруг оказывается лишним. Мне тяжело в этом пространстве, которое давит. Взрослые часто играют в игры, в которых